Вот пришел папаша Зю…

Для штанов в стиле «гранж» сгодились старые джинсы, которые для верности Боря ещё потёр об асфальт. А к зиме дед обещал внуку справить настоящую суконную шапку-ушанку (рассчитывая, конечно, на Софокла).

На следующий же день Борис Ёлкин-младший в своём супермодном наряде пошёл в институт на занятия. Сдавать телогрейку в гардероб он ни за что не согласился и в полной экипировке явился в аудиторию. Его тут же под восторженные и завистливые возгласы обступили однокурсники.

— Классные шмотки!

— Борька, гад, где достал?

— Ну! — с гонором ответил Ёлкин-младший. — Места надо знать.

— А для нас в том месте не найдётся?

— Не-а. Это для избранных.

— Ну ты пижон, блин!

— Деда это шмотки, — не моргнув глазом, соврал Ёлкин-младший. — С тех самых времён. Он, когда на стройках социализма работал, так одевался.

— И чего, до сих пор хранил?! — недоверчиво спросил кто-то.

— Ну! Семья для музея берегла. Думали, вот будет демократия, все будут из бутиков во всё новое одеваться, а это останется, как историческая реликвия, — дал волю фантазии Ёлкин-младший. — Думали, поместят в музей под стекло и бирочку приколят: «Так одевался простой народ во времена советской власти». А тут — бац! — снова власть Советов вернулась. Я и говорю: «Как музейный экспонат эти шмотки потеряли свою ценность, дайте хоть мне в них засветиться, а то скоро опять так все будут одеваться, будет неинтересно». Вот мне предки и отвалили, — с гордостью окончил Борис и скосил глаза на стайку девчонок, стоявшую поодаль.

Собственно, ради этой стайки все эти заливания несколько повышенным голосом — чтобы долетали слова — и произносились. А особенно ради одной, за которой Борис вторую неделю ухаживал. И эта одна тоже косила взглядом в сторону мальчишек, обступивших Бориса, наблюдая, в свою очередь, какое впечатление произведёт на него она. Потому что она была девочка модная и уже неделю ходила по институту, вызывая завистливые вздохи подруг: мало того, что этот Борька Ёлкин, пользующийся у девочек большим успехом, положил на неё глаз, она ещё где-то отхватила настоящий промасленный рабочий комбинезон, из огромных накладных карманов которого торчали гаечный ключ и отвёртка, а голова её была повязана красной косынкой кончиками на затылке. Называлось это женское направление моды «сто тысяч подруг — на тракторы!»

А ещё через несколько дней вся семья Ёлкиных провожала Бориса в колхоз.

— Ты, Боря, звони почаще, — просила мать.

— Боренька, главное, не простудись, — беспокоилась бабушка. — Я тебе в рюкзак шерстяные носки положила.

— Ба, ну зачем? У меня ж портянки есть, две пары.

— Ты, Борис, того… — наставлял дед. — Работай хорошо, не подводи свою фамилию, понимаешь.

— Но!

Наина Иосифовна украдкой смахнула слезу: мало ли что.

А Борис Николаевич после всех этих семейных хлопот, напротив, почувствовал прилив сил. Говорил же тот лекарь, как бишь его… Наверное, он был прав.

Новая профессия Владимира Вольфовича

Наина Иосифовна стояла в ряду старушек у рынка, торгующих, чем Бог послал. В руках она держала несколько пар связанных ею шерстяных носок. От домашних Наина Иосифовна скрывала свой промысел, говоря, что вяжет на семью. Лишь Татьяна подозрительно косилась, когда мать довязывала очередную пару.

«Хоть какая-то подмога семье», — тешила себя мыслью Наина Иосифовна, опуская затёкшую руку. Но конец сентября — начало октября выдались тёплыми, и носки покупали плохо.

— Опять пенсии задерживать стали, — проворчала старушка, держащая в одной руке женские трусики, а в другой — носовые платки.

— Да и плотют копейки, — добавила другая, предлагающая прохожим яблоки в целлофановом мешочке.

— От дерьмократов моду переняли! — зыкнула торговка семечками. — Думали, коммунисты прийдут, всё вернут, как до перестройки было. И они не лучше.

— Зюзюкин обещает повысить пенсии, — оптимистично вякнула пенсионерка, разложившая на картонной коробке пучки петрушки.

— Жить-то уж некогда, — прошелестела старушка с яблоками.

— Говорят этих-то всех, кто наверху был, Зюзюкин в коммуналки поселил, да на наши пенсии посадил. Вот потеха-то! — обрадовалась торговка семечками.

— Небось, всё равно живут, не как мы. Небось, припрятано было на чёрный день.

— Говорят, конфисковали всё.

— Ну молодец Зюзюкин!

— Неужели и впрямь по коммуналкам, да на наши пенсии? — обрадованно спросила из-за киоска торговка плетёнными из тряпочек подставками для кастрюль. — Поглядеть бы сейчас на них.

— У, кровопийцы все эти ёлкины да гробачёвы! Пожировали за наш счёт!

— Пусть, пусть поживут, как мы. Узнают, как живёт простой народ.

Наина Иосифовна почему-то думала, что к ним в народе всё-таки получше относятся. Ведь не одни они виноваты, что со страной такое произошло. И не всё от них зависело. Народ всегда несправедлив к своим правителям.