Вот пришел великан

В пять часов я благополучно съехал со двора и остановился в конце своей Гагаринской улицы. Отсюда мне чуть-чуть виделась автобусная остановка, и каждую девочку-подростка, чинно выходившую из очередного автобуса, я принимал за Ирену, но она подошла к "Росинанту" сзади - добиралась, оказывается, на такси. Я не вышел из машины, потому что не узнал ее,-у нее была новая, волнисто взбитая прическа, сильно изменившая форму лба и всего лица, и одета она была в не виданное еще мной платье. И прическа, и это сиренево-стальное клетчатое платье делали ее старше и строже, и я сразу вспомнил о Кисловодске, Волобуе и об их с совместной голубой "Волге". Конечно, они поедут туда на машине, всей семьей. Тем более что у нее есть права...

- Ты неважно себя чувствуешь?- сказала она вместо "здравствуй". Я забрал у нее папку со своей рукописью и освободил место за рулем.- Разве мы не здесь будем?

- Я думал, что ты сама не хочешь,- сказал я.

- Какой он маленький, бедненький,- ласково, как на ребенка, сказала она о "Росинанте" и погладила руль. Узкие выпуклые ногти на ее пальцах розовели лаком,- полностью собралась в Кисловодск, и я сказал:

- Да. Это, конечно, не "Волга".

Она коротко, вприщур взглянула на меня и включила зажигание. "Росинант" с подскоком сорвался с места. Вела она трудно. Ее чрезмерная пристальность и напряженность давили на меня, как ноша, и перед светофорами я тоже жал на воображаемый тормоз и переключал скорости. За городом ей немного полегчало.

- Ты и свою "Волгу" так водишь?- спросил я.

- Как?

Голос ее прозвучал жестко и упрямо.

- Старательно. Как и твой муж,- сказал я.

- Ну еще бы!.. Какие дополнительные будут вопросы?

- Больше ничего,- ответил я.

- Весьма признательна,- по слогам сказала она и в нарушение всех правил, не сбавляя скорость и не заглянув в зеркало, пересекла шоссе,- там, слева от нас, в сизом овсяном поле пробивался первый встреченный нами проселок, заросший ромашками и синелью. Тут, по цветам, она ехала тихо и неощутимо и за пригорком, скрывшим от нас шоссе, заглушила мотор. Тогда у нас выдалось несколько летучих секунд совершенно свободного и какого-то грозного времени, заполненного нашим обоюдным ожиданием чего-то громадного, опасного и неотвратимого, и когда ничего не случилось и мы молча и настороженно остались сидеть поодаль друг от друга, Ирена усталым и доверчивым движением взяла у меня рукопись.

- Так вот, вернемся к нашим баранам,- сказала она.- Помнишь, товарищ Кержун, какой сентенцией заканчивается у тебя повесть?

- Да,- сказал я.-"Окруженная грозовыми тучами, огромная и темная, неслась в мировом пространстве Земля".

- Верно. Но это не годится,- сожалеюще сказала она, и я подумал, что мог бы теперь поцеловать ее.- Ты ведь сам редактор и обязан понимать, почему это не годится.

- Не понимаю,- сказал я.

- Фраза очень уязвима. Что значит "огромная и темная"? Земля наша не вся темная. На ней есть и вечно светлое пятно, различимое с любого расстояния,- одна шестая ее часть, понимаешь?

- Ты это насчет "темной" серьезно?- спросил я.

- Вполне,- сказала она.- Я хочу, чтобы повесть твою напечатали. Очень хочу. И все мои правки преследуют эту цель, как говорит твой друг Владыкин. Между прочим, его вопросительные и восклицательные знаки, что он наставил на полях страниц, были мне очень полезны: он дотошный и осторожный редактор... Ну, пойдем дальше.

- Не нужно, пусть все остается так, как ты исправила,- сказал я и хотел взять у нее "Альбатросов". Она отшатнулась от моей руки за руль и оттуда подала мне рукопись растерянно и повинно.- Что ты делала вчера вечером, когда я позвонил?- спросил я.

- Я была на кухне,- сказала она.

- Котлеты жарила? Две маленьких и одну большую, да? Ты была в том своем черном платье, правда?

Она суеверно посмотрела на меня.

- Не надо, Антон... Дай мне спокойно уехать. Как же ты не понимаешь!

- Я нарву тебе цветов, ладно?- попросил я.

- Нет-нет, я не смогу... Мне придется их выбросить... Поедем скорей домой. К себе,- поправилась она. Ей не удалось самостоятельно развернуться на узком проселке, и мы поменялись местами. На шоссе, при виде встречных голубых "Волг", она медленно и натяжно вжималась в сиденье и склоняла голову к дверце, чтобы быть подальше от меня. Я ехал как по краю пропасти, и руль почему-то давил мне на мышцы так, будто я нес машину на себе.

- Он что, всякий раз разыскивает тебя после пяти часов?- спросил я и, вспомнив волобуевский затылок, выругался отвратительно, как пьяный портовик. Ирена зажмурилась и приказала остановиться. Я подрулил к кювету, и она спустилась прямо в него и пошла там по запыленной траве в город - маленькая, жалкая, прибито перекосив плечи. У меня тогда разломно заболел затылок, поэтому, может, я и окликнул ее таким непутевым, испугавшим меня самого голосом. Она обернулась и побежала назад, ко мне.

- Что случилось?

- Когда ты вернешься?- спросил я.

- Господи! Это же не я еду... Ну через двадцать четыре дня, двадцатого. Не выходи, не выходи! Подожди тут, пока я сяду в автобус...