— Вот оно что,— побледнел субъект.— А я-то думаю, что за встреча на двадцать втором километре.
— В городе стрельба на открытом воздухе запрещена,— сказал Джазовадзе.— Давайте, товарищи дуэлянты, занимать рабочие места. Время не терпит.
Опрокиднев стоял на опушке осеннего леса. Солнышко усердно золотило сосны. Поблескивала паутина на кусте можжевельника. Тонко, усыпляюще жужжала какая-то мушка. Опрокиднев окинул растроганным взором простор небес и ощутил нежелание умирать в этой обстановке. Впрочем, и в любой другой тоже.
Напротив него, в двух десятках шагов, стоял субъект с портфелем. Он закрыл глаза и беззвучно шевелил губами.
— Ребята,— сказал Опрокиднев.— Посмотрите на этого гражданина. Разве он швырнул мне обратно расчет паропровода, эту поэму, сотворенную мною в соавторстве с инженером Шараруевой? Разве он бросил тень на доброе имя нашего института? Так стоит ли нам обагрять невинной кровью осенний пейзаж в районе двадцать второго километра? Нет, нет и еще раз нет,— убежденно закончил Опрокиднев.
Он перешагнул роковую черту и подошел к противнику. Они обнялись.
— Здесь, недалеко от автобусной остановки, есть закусочная,— радостно сообщил субъект с портфелем, не размыкая объятий.— Там должно быть пиво.
— А перчатка? — вспомнил Опрокиднев после третьей кружки.— Где моя перчатка?
— Понимаешь,— сказал Аабаев,— передать мы ее передали товарищу Промышлянскому, а попросить обратно было неудобно.
— Что ж,— сказал Опрокиднев,— у меня осталась еще одна. И следующему противнику я брошу ее в лицо сам.
Однажды, когда Опрокиднев сидел над расчетами паропровода высокого давления, к нему подошел профорг Курсовкин.
— Опрокиднев,— сказал он.— Идем. Ты нам нужен как опытный советчик в деликатном вопросе.
— А в чем дело? — спросил Опрокиднев, умножая четырнадцать на девятнадцать.
— Нужно выбрать кандидатуру для одного мероприятия,— объяснил Курсовкин.
Вскоре они вошли в комнату, где уже сидели члены местного комитета Аабаев, Джазовадзе и Чубарик.
— Опрокиднев,— сказал Курсовкин.— Тебе, может быть, неизвестно, что в настоящее время везде и всюду проводятся конкурсы красоты. Они называются выборами мисс. Схема движения такая. Мы выбираем мисс нашего проектного института и посылаем ее на районный конкурс. Там выбирают мисс района и посылают ее на городской конкурс. И так далее вплоть до мисс Европы и мисс Планеты.
— А какому примерно званию соответствует должность мисс Планеты? — спросил Аабаев.— Кто как думает?
— По моим прикидкам,— сказал Джазовадзе,— примерно полковнику военно-воздушных сил.
— А я считаю, никак не меньше генерального секретаря Организации Объединенных Наций,— взволнованно сказал Чубарик.
— Полковник не полковник,— сказал Курсовкин,— но заместитель директора, почему нет?
— Не знаю, не знаю,— сказал Аабаев.— Из моего ума никак не уходит строчка великого русского поэта «Летит, летит степная кобылица и мнет ковыль».
— Кобылица, товарищ Аабаев,—строго сказал Опрокиднев — это не должность. Это, скорее всего, призвание. Что касается мисс Планеты, то в первую очередь она соизмерима с игрой хоккейной команды «Спартак» в лучшие минуты ее третьего периода. Кроме того, в качестве официально зарегистрированного эталона красоты она служит на одном уровне с сигналами точного времени, время от времени испускаемыми нашими радиоузлами. И наконец, являясь носительницей на себе всего самого передового и модного, мисс Планета неосознанно управляет творческими порывами человечества, включая сюда музыку, живопись, литературу и кинематограф.
— Опрокиднев,— сказал Курсовкин,— может быть, тебе это неизвестно, но мы считаем тебя лучшим знатоком женщин нашего института. И мы ждем, что ты поможешь нам выбрать из них самую достойную кандидатуру на районные выборы мисс.
— Однажды мне было шестнадцать лет,— вспомнил Опрокиднев,— я шел по улице со своим дядей. Несколько раз он оборачивался и говорил: «Какая девушка!» Тогда я спросил: «Дядя! Что вы в них находите?» Тогда дядя ответил: «Доживи до моих лет». И вот я дожил до его лет, и в полном объеме сбылось пророчество дяди.
— Ближе к делу,— попросил Аабаев.
— Товарищи! — заверил Опрокиднев.— Все женщины нашего института привлекают меня своей загадочной привлекательностью и будут привлекать ею всю жизнь. И у гробового входа не забудутся хрупкие очертания старшего инженера Марианны Власьевны, упругие шаги заведующего лабораторией Наказаньевой Е. А., тронутые ласковым загаром руки молодой лаборантки Клары. А разве можно пройти мимо внимательных глаз официантки нашей столовой Вероники? Равным образом было бы преступлением не коснуться в этом вопросе роскошных натуральных волос архивариуса Клементины Стоппер! Давно я, кстати, не любовался игрой неонового света в ее задумчивых кудрях, несмотря на ежедневные посещения архива, где стройный стан младшего библиотекаря Анастасии Н. влечет меня своим странным изгибом.