Вот в чем фокус

—   А вы куда, товарищи? — с удивлением спросил он.— У вас через десять минут рейс на Астрахань. Вот и пассажиры готовы.

У трапа уже толкалась шумная нетерпеливая очередь. Впереди всех стоял старичок с огромным арбузом в руках.

—   Категорически игнорирую ваше требование,— решительно заявил я.— Вверенный мне лайнер принадле­жит системе Аэрофлота.

—   Что с возу упало, то пропало,— сурово заметил человек в кителе,— С той минуты, как ваш самолет коснулся поверхности реки, он фактически превратился в плавающее приспособление, именуемое судном, а юри­дически перешел в систему нашего пароходства. И давайте не будем задерживать пассажиров.

—   Кончай волынку! — зашумела очередь.— Третий день на узлах сидим, а они, видите ли, где-то там летают.

—   Граждане! — сказал я.— Этот рейс для нас полная неожиданность. Еще час назад мы летели на высоте десяти километров и ни о чем таком не думали.

—   А могли и подумать,— сказал старичок, стоявший первым.— В дороге надо быть готовым ко всему. Возьмите меня. Недавно ездил в Тулу — со своим самоваром. Сейчас плыву в Астрахань — со своим арбузом. Оттуда собираюсь в Одессу — со своими шутками.

—   Товарищи речники, прекращайте саботаж! — крикнул человек в кителе.— Кстати, что это за петлички, нашивки, кокарды?! Немедленно все спороть. Извольте переодеться согласно уставу. И на судне тоже наведите порядок. Продрайте медяшку, окатите палубу. И вырвите вот эти, которые торчат.— Он показал на крылья,— Вы нам ими все берега исцарапаете.

...Из Астрахани мы вернулись бывалыми речниками. Пока грузились новые пассажиры, я поднялся в ресторан.

Там ко мне подсел человек в кителе. Мы пили пиво. Под нами плескалась волна, над нами орали чайки.

—   Охота в небушко-то? — приветливо спросил он.

—   Охота,— сознался я.— Черт меня дернул на вашу речку садиться. Знал бы, не вынырнул.

—   Ну и что? Ну, не вынырнул бы? — Он дружески обнял меня за плечи.— Что бы изменилось? Мы бы тебя зачислили подводной лодкой. Эх, капитан,— задумчиво сказал он, сдувая пену с моей кружки,— никто не знает своей судьбы. В прошлом году один из ваших на пшенич­ное поле сел. Что ты думаешь? Пятьсот гектаров убрал к осени. Теперь лучший комбайнер района, на груди — орден, на фюзеляже — звездочки. Да что говорить. Ты меня спроси: как я в речники попал? В семидесятом году пошел в магазин «Одежда» костюм покупать. Примерил один, другой, третий. Смотрю — китель висит. Вот этот. Только я его на плечи — тут меня и зачислили. С тех пор и трублю... А до этого я в горсправке служил. Как сейчас помню, иду из школы домой, а навстречу — старушка. Мальчик, спрашивает, как мне на Васильев­скую улицу пройти? Объясняю: квартал прямо и два направо. Только сказал — раз! Обнесли меня киоском, телефон поставили, окошечко открыли: горсправка. Вот такие дела. Ухо надо востро держать, капитан!

—   Нет,— твердо сказал я.— Мне ваше смирение перед судьбой непонятно. Я буду драться до конца. Я, пока шел в Астрахань, с каждой стоянки телегра­фировал. И в Аэрофлот, и в пароходство.

—   Ну и какой результат?

—   Пока никакого.

—   Не до тебя им теперь,— усмехнулся человек в кителе.

—   Почему?

—   А ты что, не слыхал? Тут у нас катерок на воздуш­ной подушке развил недозволенную скорость и оторвался от поверхности.

—   И что?

—   Как что? Твой Аэрофлот его вмиг зацапал и поставил на линию. Кажется, «Свердловск — Воронеж».

—   Послушай,— обрадовался я.— Это как раз моя бывшая линия. Теперь самое простое — обменяться.

—   И не мечтай, капитан,— сказал человек в ките­ле.— Этому не бывать. Суди сам: сегодня тебя отпустят, завтра буксир попросится, послезавтра — баржа. Нет, капитан, ты теперь до гробовой доски речник.

Я уткнулся в кружку и заплакал.

—   Ну, брось, брось,— ласково сказал он и подлил мне свежего пива.— Давай-ка споем лучше, что л^. Нашу, речную.

—   Давай споем,— сказал я сквозь слезы.— Речную так речную.

Мы обнялись и затянули: «Из-за острова на стрежень...»

После второго куплета нам дали категорию, после третьего — поставили в график филармонии, а четвертый мы пели уже на гастролях, в Кисловодске: три концерта в день, из них один шефский.

—   А ты говоришь, не вынырнул бы,— сказал мой партнер.— Идем, вызывают на бис.

На студии телевидения появился новый диктор.

Это был обаятельный молодой человек с пытливым взором. Он обладал завидным умением смотреть собе­седнику прямо в глаза. И голос у него был прекрасный — ровный, густой, с мужественным рокотанием, теплый и торжественный одновременно. Словом, этот юноша родился телевизионным диктором.

Единственный, заданный ему для проверки вопрос был:

—   В чем, по-вашему, заключается принцип диктор­ской профессии?

—   Главное в работе диктора — ничего не выдумывать и говорить то, что есть.

—   Неплохо сказано,— заметил главный режиссер.