Вот жизнь моя. Фейсбучный роман

Чего только не бывает на белом свете! Ирина Алексеева, живущая в Запрудне Московской области, написала сравнительно небольшое, в шесть катренов, стихотворение, а семьдесят один поэт перевел его на шестьдесят два языка мира, в том числе на такие экзотические, как эве, гаэльский, талышский, пангасинанский, вплоть до эсперанто и разных диалектов цыганского. Невольно чешешь в потылице: то ли стихотворение получилось таким уж вдохновляющим, то ли организаторские способности автора текста и менеджеров проекта «Самаркандиана» выше всех похвал?

Как бы то ни было, перед нами, безусловно, тот случай, когда литературному критику лучше умолкнуть, а тем, кто исчисляет рекорды по шкале Гиннесса, самое время, наоборот, заняться делом.

Интересная все-таки у нас, как сказал бы Андрей Витальевич Василевский, литературная жызнь…

Кирилл Ковальджи. Моя мозаика, или По следам кентавра. – М.: Союз писателей Москвы, Academia, 2013.

Кирилл Ковальджи – поэт. Но еще и учитель поэтов, и я не сомневаюсь, что он еще напишет книгу о своих учениках, прошедших под его началом школу хоть давней студии при журнале «Юность», хоть нынешних Форумов молодых писателей в Липках. Иных уж нет, другие далече – и от Ковальджи, и от поэзии, но для каждого его уроки прошли не зря, и я опять-таки не сомневаюсь, что ученики Кирилла Владимировича еще соберутся, чтобы написать книгу о своем старшем товарище по судьбам, по стихам.

А пока суд да дело, он вспоминает – истории иногда грустные, но чаще забавные или, во всяком случае, согретые дружелюбной, понимающей улыбкой. Либо размышляет о чужих стихах, какие не тем, так этим задержали его внимание. А на большей части страниц просто беседует с нами – о том о сем, о существенно важном и о пустяках. Мозаика, как и было сказано, своего рода table-talk, знаете ли. А раз table-talk, раз слово к слову вяжется, то нам, наверное, и незачем выковыривать изюм из булки, отличая то, что полезно будет узнать каждому, от того, ради чего, может быть, и не стоило беспокоить читателя.

Валентин Резник. Будни бытия: Стихотворения.

Предисловия Г. Русакова, К. Ковальджи, Е. Евтушенко. – М.: Content-Press, 2013.

Жизнь прожита со стихами. Чужими, в первую очередь, и я уверен, что этот – цитирую издательскую аннотацию – «слесарь-инструментальщик шестого разряда», этот – цитирую уже самого Валентина Резника – «начитанный в Монтене и Псалтыри <…> дитя детдома и литстудий» смело потягается с остепененными знатоками по количеству проштудированных книг, отслеженных журнальных и альманашных поэтических подборок.

И как, скажите на милость, при такой упорной воле к культуре самому не писать стихи? Которые могли бы быть книжными, а вышли – простите мне это позабытое слово – жизненными. Темы разные и повороты разные, клонящие то в патетику, иногда, на мой вкус, чрезмерную, то в юморок, для меня утомительный, но смысл один – своя судьба и судьба тех интеллигентов с рабочей косточкой, что десятилетиями изнывали под имперской пятой, а теперь страдают оттого, что, хоть империя и рассыпалась в пыль, а нынешнее небо все равно отнюдь не в алмазах.

И я, и многие из нас видывали на своем веку иное, чем Валентин Резник, и думаем, наверное, о многом по-иному, чем он. Но как не повторить вслед за поэтом: «Из того, что мне было обещано, // И десятая часть не сбылась». И нам, от жизни тоже защищавшимся стихами, как вместе с ним не повторить еще одно:

Не мне судьбу свою охаивать
И над несчастной долей плакать.
Я жил во времена Ахматовой,
Твардовского и Пастернака.

Анатолий Королев. Эрон. Послесловие Игоря Кондакова. – Пермь: ИЦ «Титул», 2014.

Лет двадцать назад, когда избранные страницы «Эрона» легли на страницы «Знамени», я, помнится, сравнивал этот роман с «Генералом и его армией» Георгия Владимова. Предлагая читателю сделать свой выбор между химически чистым владимовским реализмом и химически чистым постмодернизмом Королева. Мне казалось, что так оно отныне и пойдет в литературе – путем конкурентного противоборства двух равно значимых, как мне опять же казалось, начал.

И разумеется, я ошибся. Видимо, химически чистые явления не только в природе редкость, так что в нашей прозе победила конвергенция – модерна и постмодерна, хмурого жизнеподобия и прельстительной дьявольщинки, чудес и документа.

«Генерал и его армия» ушел, как и положено классике, в рекомендательные программы для юношеского чтения, взял «Букера десятилетия». А «Эрон», в полном своем объеме, так и оставался неизданным. Теперь, слава Богу, наконец-то вышел: 900 страниц, как одна копеечка.