Вот Жизнь Вечная: Жития и чудесные видения святых Василия Нового и Григентия, архиепископа Эфиопского

— Не надо, дитя, плакать безутешно из-за ухода моего. Ибо не следует это оплакивать, но напротив, радоваться и благодарить Господа, что Он призывает нас из этой горемычной жизни в ту жизнь, блаженную и беспечальную. Разве нет здесь всяческого смятения и невзгод скованной и бедной душе? Разве не находимся мы словно в бушующем море, захваченные волнами и порывами бесовскими всякий раз, когда повинуемся нуждам тела, от которых от всех избавляется несчастная душа, когда отделяется от тела и переходит к жизни вечной, которая свободна от всего этого, и переходит к Создателю и Богу? Если же ты печалишься из-за утраты пользы от меня, об этом не стоит так уж рыдать, ибо теперь у тебя Бог учитель и помощник. Но и мы не удалимся от тебя совсем, — если только найдем благоволение у Бога, — ибо всегда я был вместе с тобой и не предам тебя. Разумеется, в том случае, если и ты возлюбишь идти по узкой и скорбной дороге, по которой ступал и я, и не впадешь в суетные наслаждения и радости и в заботы мирские, но сохранишь неугасимым пыл любви ко Господу и влечение к вечным благам, которое Он разжег в сердце твоем, а не закопаешь его. Потому что как огонь тушит вода, так и любовь к Богу заглушается и гасится мирскими заботами и наслаждениями. Но с тобой, чадо Григорий, пусть не будет так. Итак, ступай с миром, и да пребудет с тобой Господь. Аминь.

Я вернулся домой. Через несколько дней наступила Великая святая Четыредесятница, во время которой я имел обыкновение не выходить из дома, но хранить покой с пением божественных песен и псалмов в посте, и слезах, и земных поклонах по силе. Этим занимался я все время в покое до светлого и животворящего Воскресения Христова, поражаемый помыслами, сильно уязвляемый в сердце скорбью, проливая непрестанные слезы, как воду, которую пил для поддержания немощного тела моего.

В Светлый Вторник я вышел из комнатки своей и побежал в дом, где жил святой, уверенный по великой любви к нему, что застану его еще живого. Когда я добрался до места и спросил о нем людей в том доме, я услышал, что 25 марта, совершив празднование Благовещения и причастившись Пречистых Таин, он почувствовал легкую головную боль, прилег на место, где обычно отдыхал, и предал душу свою святую в руки Бога. В этом мире он оставил вечную и бессмертную память в богоугодных делах своих, свыше сил человеческих, запечатлев свою любовь ко Христу смирением, кротостью и незлобием, победив Его именем страсти, болезни и козни диавола. А в том мире прибыло святого полку первородных.

И вот, перед честным его телом, над которым воспевались псалмы и гимны, можно было видеть множество верных, которые текли, как река, чтобы увидеть праведника Божия и освятиться, дотронувшись до какой-нибудь части рясы его, и облобызать его руку. Так как люди, окружавшие его, видели в нем святого, ибо хорошо знали жительство его, и называли его истинно блаженным.

Тогда вышеупомянутый Константин Варвар, который принимал святого в доме своем, думал погрузить честное тело святого на корабль и переправить в свое поместье на той стороне пролива, расположенное напротив Константинополя к востоку, где был знаменитый храм Пресвятой Богородицы, и там положить его. Однако Иоанн, о котором я говорил ранее, как он вначале направил меня к святому, не позволил ему совершить это, сказав Константину:

— О господин мой и возлюбленный брат! Зачем ты решил увезти от нас святого, словно посчитав, что нет для него места в Константинополе? Ты бы лучше распорядился, а я найду достойное место, где погребсти угодника Божия.

И вот, по окончании отпевания, Иоанн поместил честное тело в ларец и препроводил в свой монастырь, который был рядом со святыми Флором и Лавром, в божественный храм святого апостола Филиппа (монастырь тот назывался обителью Хартофилака и жили в нем инокини- подвижницы), и похоронил там с благоговением внутри святого жертвенника, в только что изготовленном мраморном саркофаге. И в месте, где покоится блаженный, явился неисчерпаемый источник исцелений для всех, кто приходит к нему с верою. А Иоанн, пораженный в сердце божественной любовью, оставил все — роскошь, удовольствия, богатство и славу и, отрекшись от всего мирского, постриг власы свои и, надев власяницу, пребывал там, прислуживая у гроба святого до конца жизни своей. Впрочем, уже вскоре, в тот же год, и он преставился вслед за тем, кого провожал с псалмами и гимнами, молитвами, милостынями и слезами, так что все в монастыре удивлялись этому.