Вовка - сын командира, или необыкновенные приключения в тылу врага

Пришлось обходить небольшое болото. От него несло прелью. Тучи комаров облепили ребят. Особенно трудно пришлось Вовке, не привыкшему к комарам. Шею и руки нестерпимо жгло. Но Вовка терпел. Он давно уже решил, что всякие синяки, царапины и комары — мелочь в сравнении с настоящей войной. А раз так, то стоит ли обращать внимание на такую ерунду.

— Гляди, морошки сколько! — Санька наклонился над ягодами, похожими на алые розочки.

— Брось, она еще твердая и кислая. — Михась махнул рукой. — Вот когда она пожелтеет и размякнет, тогда любо–дорого, одно объедение. А сейчас что, кислота одна, рот дерет.

— От кислоты пить меньше хочется.

Вовка несколько раз цыкал на Саньку и Михася, чтобы шли молча, но они не могли пройти без разговора и десятка шагов. Каждый старался показать друг перед другом свои познания.

Чем ближе подходили к пасеке, тем чаще попадались пчелы. Они проносились над ребятами, угрожающе жужжа.

— Злющие какие! — сказал Санька, отламывая на всякий случай сосновую ветку.

— Потому что мы для них чужие, — пояснил Михась, — а деда Евсеича они не жалят. Дед говорит, что пчелы твари понятливые, знают, где свои, где чужие. Вот посмотришь, он без сетки к ульям подходит.

— Даже когда мед у них берет? — спросил Вовка.

— Не, не трогают, — поспешно ответил Михась, хотя в его голосе уже не звучала прежняя уверенность, и тут же добавил: — Пришли уже. Видите просвет за соснами? Там большая поляна с пасекой. И хата деда Евсеича справа будет, возле берез.

Тропинка привела их на поляну, залитую солнечным светом.

— Медом пахнет, — сказал Санька, втягивая ноздрями воздух.

— Ага, душисто как.

Михась, шедший первым, раздвинул кусты и неожиданно попятился назад.

— Там… там… — у Михася побледнели губы. — Все разломало… и ульи и хата деда Евсеича…

Вовка и Санька переглянулись. Санька присел, Вовка схватился за автомат.

— Тише! — зашипел он. — Ложись!

Михась, подчиняясь приказу, лег под куст и тут же вскочил.

— Ой! Крапива!

— Замри!

Михась, прикусив губу, пополз в другие кусты. Вовка, отстранив Саньку, вылез вперед, осторожно отодвинул ветку и оглядел поляну. Из сочной, густой травы выглядывали яркие бело–желтые ромашки и красноватые пучки иван–чая. И тут же валялись разбитые деревянные ульи. Над ними жужжали пчелы. На поляне паслась пегая корова с обрывком веревки на шее. На краю поляны стоял бревенчатой дом. Сорванная с петель дверь и темные проемы окон с выбитыми рамами говорили о том, что тут похозяйничали немцы.

Корова подняла голову и, посмотрев в Вовкину сторону большими влажными глазами, жалобно замычала.

К Вовке подполз Михась.

— Это Стелка, — шепнул он. — Она всегда в лесу одна пасется.

— Плачет коровка, — вздохнул Санька. — Доить надо.

Вовка ничего не ответил и молча пошел лесом к дому. Санька и Михась поплелись за ним. Не выходя на поляну, они обошли дом, осмотрели двор. На ступеньках, рядом с сорванной дверью, лежала вспоротая перина. Перья разлетелись по двору. Возле колодца валялись новый сапог и дедова шапка–ушанка из заячьего меха. Две глубокие колеи от колес грузовика уходили со двора на просеку, что вела к дороге.

— На машине приезжали, — определил Санька.

— Предатель какой–то дорогу указал, — сказал Михась, — сами немцы ни за что не нашли бы пасеку.

Вовка поднял короткий тяжелый сук и, размахнувшись, запустил его в открытое окно. Сук с глухим стуком упал на деревянный пол. Из дверного проема, отчаянно хлопая крыльями, вылетела какая–то птица, напугав ребят.

— Никого там нет, — сказал Михась. — Можно идти смело.

— Постой, — остановил его Вовка. — Мы с Санькой приготовим автоматы на всякий случай.

Михась, пригибаясь, побежал к дому. Он заглянул в окно, потом подошел к двери. Вовка и Санька затаив дыхание следили за ним. Прошло несколько томительных минут. Вдруг из дома донесся крик «ой–ей–ей!», и на пороге показался Михась. Одной рукой он держался за ухо, а другой призывно махал.

— Айда сюда! Никого нету.

Вовка и Санька опустили автоматы. Санька усмехнулся с облегчением.

— Это пчела хватанула его.

В просторной горнице на полу валялась битая посуда, из распахнутого шкафа свешивалась одежда.

Михась сбегал к колодцу, набрал липкой грязи и приложил к шее.

— Сейчас пройдет! Меня не раз кусали, я всегда грязью лечусь.

Санька нерешительно топтался на месте. Ему хотелось скорее уйти отсюда. Он завидовал спокойствию Вовки, который прошелся по комнатам, постучал по полу, заглянул в подпол.

— Эй! Есть кто там? Отзовись!

О меде никто и не вспомнил. Какой тут мед! Ребята вышли из дома. Постояли, Вовка нагнулся, поднял деревянную ложку с обломанным краем. Санька с облегчением вдохнул свежий воздух.

— Пошли, что ли?

— А как же Стелка? — Михась посмотрел на Саньку и перевел взгляд на Вовку. — Не бросать же скотину?

Корова, словно понимая, что речь идет о ней, с жалобным мычанием направилась к ребятам. Около колодца она остановилась и начала обнюхивать сруб.

— Воды хочет, — сказал Санька и спросил у Михася: — Где у деда твоего ведро? Надо напоить ее.

Михась побежал в дом, долго рылся там, потом вышел с медным тазом. Начищенный таз сиял на солнце.