Вовка-центровой

Александр Санфиров ВОВКА-ЦЕНТРОВОЙ

Стюардесса была очень красива. Когда она наклонилась к Федору Ивановичу, он даже сглотнул, увидев в небольшом вырезе форменного платья молочно-белые полушария с розоватыми ореолами сосков. Она заметила его взгляд, но не улыбнулась, как бывало еще лет десять назад, равнодушно посмотрела и молча поставила маленький поднос на откидной столик.

Челенков печально вздохнул.

«Да, старость не радость, как-никак седьмой десяток. Эх! Если бы не команда, давно сидел бы я на бережку и ловил карасей», — подумал он.

Он посмотрел по сторонам, ребята, утомленные последним матчем, почти все спали, не собираясь перекусывать, только Серега Андреев, запасной вратарь команды, что-то говорил стоявшей около него стюардессе, которая улыбалась ему во все тридцать два белейших зуба.

Мерно гудели моторы «Боинга», до Москвы оставалось еще около часа полета, и Челенков, выпив бокал лимонада, откинулся на спинку кресла и задремал.

От дремы его оторвал неожиданно заговоривший динамик.

— Уважаемые дамы и господа, командир корабля предупреждает вас о входе в зону повышенной турбулентности, просим пристегнуть ремни и выполнять все указания стюардессы.

Вокруг зашушукались, пассажиры зашевелились, застегивая ремни.

В иллюминаторе резко потемнело, и затем темноту разрезал удар молнии.

«Вот гадство, — подумал Челенков, — попали в грозовой фронт».

Летая на самолетах уже неизвестное количество раз, он видел и не такое, поэтому, пристегнувшись, собирался вновь задремать. Неожиданно над ним послышался треск, он поднял голову и увидел, как огненный столб надвигается на него… и пришла темнота.

Когда в салоне раздался треск, все непроизвольно повернули головы в ту сторону и увидели, как толстая извивающаяся молния проходит через замершего пассажира. В воздухе резко запахло озоном и паленым волосом, а подбежавшая стюардесса коротко вскрикнула и упала без чувств, увидев черное, выжженное отверстие в голове пожилого человека…

…Вначале появился сумрачный свет и голоса, что-то невнятно бубнящие, потом уже вполне понятные, как будто несколько мальчишек переговаривались рядом с ним.

— Ну чо, пацаны, делать будем? Вовку-то, похоже, молния убила, вон лежит и не шевелится, все, нам хана, надо взрослых звать, ох огребем мы на свою жопу, — сказал срывающийся мальчишеский голос.

— Да погоди ты поносом срать, — вступил в разговор второй, — ты смотри, он же дышит, видишь, грудь и живот поднимаются.

— Точно, мужики! — раздался третий радостный голос. — Живой Вовка! Ему надо, эта, как его, искусственное дыхание сделать.

— Ты чо, Мишка, с горы упал, какое дыхание, он живой! Вишь, дышит!

— Ну и что, это не помешает, — не унимался Мишка.

— Ну не помешает, так и делай, — был ответ его собеседников.

— Так я, эта, не умею, — сообщил Мишка.

В это время Федор Иванович наконец почувствовал, что у него имеются руки и ноги, которые, казалось, сейчас отпадут от боли, он зашевелился, и его голову пронзила такая боль, что он на долю секунды вновь потерял сознание.

Через какое-то время он опять пришел в себя, судорожно закашлял, затем, ерзая ногами по земле, сначала встал на четвереньки, потом выпрямился и огляделся вокруг.

Вокруг него простирался большой пустырь, по краю которого виднелись убогие домишки, за ними поднимались высокие кирпичные трубы какого-то завода, из которых валил густой черный дым. А прямо перед ним стояли десятка полтора мальчишек возрастом от двенадцати до пятнадцати лет, во все глаза разглядывающие его.

Одеты они были бедно, у большинства — старые застиранные рубашки, у многих с заплатками и дырками, шаровары или короткие смешные штаны. На ногах в основном были сандалии, но вот у двоих надеты старые разбитые бутсы и даже выцветшие гетры. Где-то в глубинах его памяти всплыла похожая картина детства…

… — Вовка, ты живой? — почему-то шепотом спросил тот парень, которого назвали Мишкой.

Федор Иванович смотрел на него и ничего не мог сказать, голова была совершенно пустая, в ушах все еще звенело.

— Я не Вовка, — сказал он наконец хриплым голосом и вновь закашлял, при этом опустив голову, сейчас разглядывал свои голые, грязные, исцарапанные до невозможности мальчишеские коленки.

«Что происходит, куда я попал, что со мной?» — панические мысли возникали в его голове.

— Слушай, ребя, Вовку-то молнией шарахнуло, он даже имя позабыл! — восторженно взвыл один из парней помладше. И ему тут же прилетел хороший подзатыльник от Мишки.

— Ты чо, Гусь, радуешься, человек понять не может, что случилось, а ты смеешься! Сейчас еще получишь, понял? — зло выпалил тот.

— Да я, Миха, ничо, не радуюсь, так, удивился просто, — пробормотал мальчишка, названный Гусем.

— Вовка, ты как, пришел в себя или еще ничего не соображаешь? — обратился вновь Мишка к Челенкову.

Челенков, не слушая, начал лихорадочно осматривать себя. Да, точно, он — мальчишка, сухой, тощий, в старой гимнастерке и коротких штанах, на ногах разбитые сандалии, мокрые от дождя.