Они разработали формулу, основывающуюся на силе связи гормона с антителом (для разных гормонов она разная). В эту формулу они подставили измеренное количество радиоактивного гормона, сброшенного с антител. Если с антител сброшено много гормона, это значит, что этого гормона много в крови пациента. Таким образом, они смогли подсчитать количество гормона в образце крови пациента с точностью до одной миллиардной доли грамма на 1 мл крови.
До появления РИА если врачам, допустим, нужно было оценить действенность препарата с гормоном роста, то они впрыскивали образец крысе, ждали две недели, пока лекарство не начнет действовать, а затем измеряли зону роста тонких костей на лапах грызуна. Метод был очень долгим и трудоемким. РИА же выдавал результат практически мгновенно.
С помощью РИА врачи наконец-то смогли измерять объем гормонов. В 1940–1950-х годах врачи ставили пациентам диагноз «гормональный дефицит», не зная, насколько большой этот дефицит. Они прописывали гормоны, не зная, какая доза необходима пациенту. Когда Джефф Балабан впервые пришел на прием к доктору Собел в 1961 году, она провела множество анализов, но уровень гормона роста не замеряла. Тогда это было еще невозможно.
Некоторые коллеги советовали Ялоу и Берсону запатентовать РИА, но они предпочли сделать метод широкодоступным. «У нас не было времени на эту чепуху, – сказала Ялоу. – Патенты – это ограничение доступа людей к изобретению с целью заработать денег». Вместо этого Ялоу и Берсон опубликовали все подробности своего метода в статье 1960 года в
11 апреля 1972 года, за несколько дней до 54-летия, Берсон умер от сердечного приступа во время медицинской конференции в Атлантик-Сити. Ялоу редко открыто проявляла эмоции, но на его похоронах она всхлипывала. Она назвала свою лабораторию Исследовательской лабораторией им. Соломона А. Бенсона, чтобы его имя по-прежнему стояло на всех ее статьях. Она беспокоилась, что без него ее шансы на получение Нобелевской премии сильно упадут, полагая, что в научном мире его считали главным «мозгом» лаборатории, а ее – просто лаборанткой, потому что она женщина. Кроме того, она предполагала, что никто не будет уважать лабораторию, которую возглавляет кандидат наук, а не доктор медицины. В 51 год она всерьез задумалась о том, чтобы поступить в медицинский колледж – не для того, чтобы практиковать, а для того, чтобы преодолеть потенциальные барьеры, ждущие ее на пути к Нобелевской премии. Медицинского образования она так и не получила, но посвятила себя еще более прилежному труду в лаборатории, продолжая публиковать замечательные исследования. В 1976 году она получила Премию Альберта Ласкера за фундаментальные медицинские исследования, которую считают предвестником Нобелевки. Нобелевскую премию ей вручили через год.
С ПОМОЩЬЮ РАДИОИМУННОГО АНАЛИЗА ВРАЧИ НАКОНЕЦ-ТО СМОГЛИ ИЗМЕРЯТЬ КОЛИЧЕСТВО ГОРМОНОВ.
Историю эндокринологии нельзя полностью понять, не зная о РИА. РИА нельзя полностью оценить, не зная о Розалин Ялоу, потому что ее жизнь – это история не только великолепного ума, но и целеустремленности и стойкости. По выражению Нобелевского комитета, вручившего ей награду 10 декабря 1977 года, «Мы видим рождение новой эры эндокринологии».
Ялоу, может быть, и продолжала работать, но она не позабыла о барьерах, ожидавших ее на пути. К моменту вручения Нобелевской премии все уже знали, что к гормонам вырабатываются антитела, что они провоцируют иммунные клетки; именно это они с Берсоном доказали еще в 1956 году, когда им не верил вообще никто. В своей речи она напомнила всем о первом исследовании, которое никто не хотел публиковать. А в число экспонатов своей нобелевской выставки она включила и письма с отказами.
Говорят, что после церемонии награждения в Стокгольме она, не снимая, носила кулон с изображением Нобелевской премии (его подарил ей муж) и подписывала все письма «Розалин Ялоу, кандидат наук, нобелевский лауреат». Еще, как говорят, Ялоу повесила у себя в лаборатории табличку с надписью: «Чтобы считаться хотя бы вполовину такой же хорошей, как мужчина, женщина должна работать вдвое прилежнее и вдвое лучше него». Это известная феминистская максима. Но Ялоу добавила к ней еще одну фразу: «К счастью, это нетрудно»[7]. Ее дети отмахивались от разговоров о кулоне и подписи, считая это просто болтовней коллег-мужчин. Но вот табличку они помнили хорошо.