Если проанализировать это и предыдущие указания по организации снабжения Севастополя, то за внешней правильностью и кажущейся неизбежностью принимаемых решений проглядывает еще ряд моментов, с которыми нельзя согласиться, по крайней мере полностью. Во-первых, что, собственно, изменилось в обстановке по сравнению с мартом, когда перевозки в Севастополь осуществлялись на судах всех типов? Немцы стали чаще нападать? Нет, за 17 дней апреля это нападение на трассе Севастополь — Кавказ было первым. Да, немцы потопили один из быстроходных транспортов, которых к тому времени на Черном море оставалось не более пяти («Абхазия», «Грузия», «Сванетия», «Анатолий Серов» и «Белосток»), но почему это произошло? Разве это было так уж неизбежно? Ведь если бы транспорт имел не один, а 4—5 кораблей и катеров охранения, прикрывавших его от атак со всех направлений, дистанции сброса торпед у самолетов противника выросли бы, и уклонение значительно облегчилось. Сравнительный анализ практики советской и немецкой обороны коммуникаций показывает, что в условиях усиления противодействия противника с воздуха немецкое командование стремилось создавать большие по размерам конвои (до 10 судов), сосредотачивая для их сопровождения эскортные корабли из соотношения 1,5—2,5 на одно охраняемое судно. Советское же, наоборот, снижало количество судов в конвое до одного, при том что количество эскортных кораблей могло колебаться в весьма широких пределах — от одного, как это было со «Сванетией», до семи. Несомненно, что семь кораблей охранения могли защитить даже конвой из двух-трех судов. Увеличение количества судов в караване выглядит вполне логичным хотя бы потому, что шансы на то, что вражеской авиации удастся потопить все три судна, выглядят гораздо скромнее, чем вероятность потопить одно. Тем не менее командование на создание таких конвоев не шло. Почему? Представляется, что для этого было несколько причин, а именно: низкая пропускная способность портов погрузки и выгрузки, боязнь того, что крупный конвой привлечет к себе внимание больших сил противника, которыми на самом деле немцы в то время не располагали, а главное — отсутствие необходимой теоретической разработки вопросов организации конвоев в довоенное время, неумение и нежелание заниматься решением всех возникавших при их организации вопросов уже во время войны.
В этом плане весьма показателен следующий момент, записи о котором были обнаружены в семейном архиве после смерти адмирала Н. Г. Кузнецова: «Серьезные разногласия с командующим флотом у меня были весной 1942 г. Мне и начальнику Главного Морского штаба к тому времени становилось очевидным, что новые условия на морском театре — с оживленными морскими коммуникациями из кавказских портов в Севастополь и Керчь и необходимостью вести более активную работу с увеличившимся к тому временем флотом противника — настоятельно требовали нахождения Военсовета флота со своим флагманским командным пунктом там, откуда действует весь флот, т. е. на Кавказском побережье. К тому же Ставка и Генштаб настоятельно требовали более надежного обеспечения транспортов в море в условиях особой активизации авиации немцев.
На мой первый устный доклад и предложение о переносе КП флота Сталин определенного ответа не дал, а когда в апреле 1942 г. я повторил свой доклад и назвал даже кандидата на должность командующего СОРом (генерала С. И. Кабанова), то, вылетая 23 апреля 1942 г. вместе с маршалом С. М. Буденным в Краснодар, я попутно получил указание переговорить по этому поводу с Ф. С. Октябрьским. Прибывший туда Октябрьский в присутствии С. М. Буденного попросил разрешения подумать, а дня через два дал отрицательный ответ. Я, конечно, не мог знать, как сложатся события дальше, но отрицательный ответ командующего, к тому же посланный прямо в адрес Верховного, заставил сохранить прежнюю организацию.