Воздушные разведчики

Эти стихи не имели конкретного адреса, так как никто из прибывших девушек не растревожил моего сердца - срок, видимо, не пришел. Одной из тем лирики наших ведущих поэтов в пору Великой Отечественной была переписка между фронтовиками и оставшимися дома любимыми, их постоянными мыслями друг о друге, ожиданием встречи после победы. Эти стихи и песни не оставляли равнодушными и нас, хотя, правда, большинство в нашем полку надели курсантские шинели сразу после десятилетки и не успели завести подружек.

И вот вдруг наши огрубевшие на фронте сердца почувствовали женскую ласку. Мне приглянулась укладчица парашютов Женя Смирнова, милая белокурая москвичка. Я читал ей первой все мои новые стихи. Но она, в свою очередь, понравилась летчику Константину Дунаевскому, и вскоре я с ней почти перестал встречаться. Ефрейтор Шура, штабной писарь, проводила свободное время с моим новым командиром Валентином Суг-риным. Виктор Петров на глазах преобразился - стал всегда аккуратно пострижен, надушен. Правда, он выбрал девушку из "чужой деревни". Ее звали Валя. Она работала в авиамастерских и вскружила парню голову на танцах. В первый вечер Валентина пришла в красивом шерстяном платье, танцевала легко, с увлечением и, казалось, могла кружиться до утра.

Некоторые разведчики подружились с девушками из батальона аэродромного обслуживания, который закрепили за нашим отдельным полком. БАО путешествовал с нами постоянно по всем полевым аэродромам. Его четко работавшие службы обеспечивали наши самолеты горючим, боеприпасами, запчастями. Работники БАО кормили, лечили, обстирывали, одевали нас, раз в неделю топили баню.

Война продолжалась. Теперь летчики и штурманы, которые встречались с боевыми подругами, стали еще строже относиться к себе, к своим полетам. Они испытывали двойную ответственность -перед Родиной и перед любимой.

Иди в огонь за честь отчизны, За убежденья, за любовь...

Эти некрасовские строки я переписал в один из боевых листков эскадрильи в те дни. Думал, политрук Пронькин забракует, но он ничего не сказал.

Девушки старались не показывать волнения, когда их дружки улетали в тыл врага. Но можно ли сохранять спокойствие, если твой любимый мог не вернуться, погибнуть, попасть в плен?

Ефим Мелах едва отбился от "мессеров", вернулся с раненым мотором. Двигатели "обрезало", когда самолет снижался на посадку. Он падал, не дотянув двухсот метров до бетонированной полосы. Мелах успел только крикнуть Ящуку, чтобы тот крепче держал его в кресле, когда самолет ткнется в глинистую землю. Штурман удержал друга, иначе Мелах разбился бы о козырек кабины, как разбиваются сегодня автомобилисты при столкновении. Но сам Ящук повредил плечо. Вылечился, продолжал летать, но на лыжных соревнованиях вынужден был выступать с одной палкой - плечо побаливало.

Вслед за этим Петров посадил раненую машину "на живот" поперек взлетно-посадочной полосы. Он летал на разведку коммуникаций гитлеровцев в районе Лепеля. Задание выполнили без происшествий, до линии фронта оставалось совсем немного, как вдруг радист Чашечников закричал: "Командир, справа с тыла атакуют шесть "фоккеров"!" Виктор не успел сманеврировать, как мимо бомбардировщика скользнули огненные трассы. "Экипажу наблюдать за воздухом!" - скомандовал летчик и бросил "пешку" в отвесно.е пикирование. Радист просигналил, что истребители отстали.

Впереди показался родной смоленский аэродром. Но самолет был поврежден, заклинило рули высоты. Стоило выпустить шасси, как машина резко падала на нос и не слушалась летчика. Проявив настоящее мастерство, Виктор приземлил машину "на живот": "Пешка" была .изрешечена осколками снарядов. Механики нашли пробоины в лопастях винтов, бензобаках.

Мой новый командир, малоразговорчивый Валентин Сугрин был отличным разведчиком. Он умел концентрировать в воздухе всю свою энергию и внимание. Крепко сбитый, Сугрин и в небе выделялся напористым характером. Его штурман Евгений Романов очень хорошо знал свое дело. Ребята летали на разведку почти каждый день. Мой третий самолет - тьфу, тьфу! - работал безотказно.

И вот однажды в конце июня Сугрин не вернулся.

Уже на исходе был третий час с момента вылета. Ждать было бессмысленно, но мы не уходили с аэродрома и пристально всматривались в сторону заходящего солнца. Ведь могли сесть на вынужденную, подзарядиться горючим и прилететь. Но они не прилетели. Когда в тяжелом раздумье я добрел до наших казарм, то увидел на крыльце сгорбившуюся Шуру, писаря нашей эскадрильи. По щекам ее текли слезы, она шептала какие-то невнятные слова и, казалось, обвиняла в гибели ее любимого Валентина нас. Я попытался было ее успокоить, но вызвал лишь еще более громкие рыдания у девушки.

"СМОЛЕНСКИЕ ВОРОТА"