Воздушные шары Сальви-Крус (СИ)

     Тем временем неожиданный помощник осторожно, с опаской приблизился к дверям мужского зала, но, увидев щуплую фигурку замершего в кресле Силантьича, расправил плечи. Он уверенно, по-хозяйски оглянулся, и тут, впервые на свету разглядев лицо стоявшей за ним девушки, замер. На круглом и гладком его лице обозначилось непроизвольное движение мускулов – так человек уловив запах стряпни из кухни непроизвольно глотает слюну.

     – Эй, дядя! – вновь оборотившись к Силантьичу, зарокотал он. – Ты что это расселся тут? Нехорошо, когда кто-то вроде тебя сидит в то время, когда Александр Эжбицкий стоит. Александр Эжбицкий – это я, – пояснил он, снова повернувшись к девушке. – А тебя, крошка, как звать?

     – Анна, – едва слышно произнесла девушка, завороженно глядя в лицо помощника.

     – Анна… – протянул он, неспешно опуская тень ресниц на заблестевшие вдруг глаза.

     «Ну, – подумал Антон, – с этим Аполлоном тягаться мне будет, пожалуй, сложно…» Он вспомнил свои несмываемые веснушки и сразу как-то озлился на розовощекого красавца. «Зачем ты появился здесь? Кто тебя звал? Кто просил?» – хотелось спросить у него Антону. Сверкнув глазами и сжав губы, он вошел в заведение, но там никто не обратил на него ни малейшего внимания.

     – Ну же, пошевеливайся! Я не люблю повторять дважды! – вновь обрушился назвавший себя Александром на вконец перепугавшегося Силантьича. – Живо! Освобождай жилплощадь!

     И, схватив бродягу за шиворот, он выдернул его из кресла и, держа на весу на вытянутой руке, понес к выходу.

     Полузадушенный Силантьич, пролетая по воздуху мимо Антона, глянул на него таким мученическим взглядом, что у того от жалости свело живот.

     – Да тише ты! – безрассудно вступился горе-заговорщик, хватая верзилу за руку. – Задушишь человека.

     Тот опустил ношу на пол и сверху вниз воззрился на неожиданное препятствие.

     – А ты кто такой? – спросил игриво. – За дружка заступаешься? Что-то мне твоя физиономия не внушает доверия!

     – Мне твоя физиономия тоже мало симпатична! – отпарировал Антон. – А зашел я сюда потому, что здесь кому-то вроде помощь как требовалась.

     И он посмотрел на Анну долгим вопрошающим взглядом.

     – Требовалась, а теперь уже не требуется, – вместо девушки ответил Эжбицкий. – Опоздал ты со своей помощью, парень. А теперь топай себе спокойно и не оглядываясь, домой, а по дороге уразумей крепко, что помощь твоя малосильная и впредь никогда больше не понадобится. Потому что теперь я здесь. Правда, Анюта?

     – Да, да, – как-то уж чрезмерно торопливо и даже напугано подтвердила девушка. – Вы идите, пожалуйста. Вот, товарищ меня проводит.

     – Об чем речь! – с готовностью заверил товарищ.

     Пока шла вся эта перепалка, Силантьич бочком по-крабьи выскользнул за дверь и тут же растворился в совсем уже заматеревших сумерках, усугубленных очередным приступом снегопада.

     Антон пожал плечами и вышел за бродягой следом. Не оглядываясь, пошел прочь. Душу саднила обида. На девушку? На верзилу? На весь свет? Он слышал, как Эжбицкий что-то сказал Анне, возможно, про него, после чего они вместе рассмеялись. Этот смех, как показалось, содрал кожу с его лица, содрал вместе с веснушками – это кровь, прилив, опалила его огнем. Закрыв глаза и сдавив челюсти, он ушел в бушующую темноту. Вдруг сделалось стыдно так, что стало невозможно дышать. Снег влажным прохладным полотенцем упал на лицо, не успокоив, но слегка уняв боль.

     – Ничего, – протолкнул он сквозь сжатые зубы, – еще посмотрим, как оно будет. Антон и Анна – звучит. Аня и Саша – нет.

     Он брел по улице, сосредоточив все свое внимание на процессе ходьбы, слушая, как скрипит подмерзший асфальт под ногами. Произошедшее он ощущал, как горе. Горе свалилось на него в одночасье и – оглушило. Буря чувств, жгучих и томительных, о существовании которых он не знал еще вчера утром, теперь бушевала в его груди. Но, удивительное дело, он ощущал и слышал их отстраненно, словно все его лично не касалось и происходило за закрытой стальной дверью. От неожиданности он даже растерялся, и не торопился открыть дверь, боясь, что не вынесет ярости бури. Но только разве же от нее можно загородиться? Разве она спросит разрешения войти?

     С косматого и клокастого, как бродячая собака, неба все сыпалась и сыпалась снежная крошка. Усилившийся к ночи ветер подхватывал ее на лету и пригоршнями в лицо Антону. Снег таял на горящей коже и сползал вниз мокрыми комками, а он, не замечая, машинально смахивал их ладонью на землю. В голове шипящим взбесившимся клубком билось все его сознание, но не вырывалось из него ни единой связной отдельной мысли, и не было у него ни малейшего понятия о том, как, каким образом можно было повлиять на ход никак не зависящих от него событий.

     Вдруг впереди, в темноте улицы отделился от стены дома слева густой, как сажа, силуэт человека. Антон потому и заметил его сразу, что тот был на два тона черней окружающей его среды. А заметив – вздрогнул от неожиданности.

     – А, Силантьич, ты! – узнал он сообщника, когда тот приблизился. – Досталось тебе сегодня. Прости, брат, не думал, что так получится.

     – Ничего, – успокоил Силантьич юношу, – мы привычные.