Воздушные шары Сальви-Крус (СИ)

     Когда швейцар дядя Петя, сам в прошлом военный и потому благоволивший парням в шинелях, открыл им дверь к неудовольствию огромного количества тоже желающих попасть вовнутрь, но не имевших такой возможности, зал был уже полон, и лишь один стол поодаль от входа, словно дыра в холсте, зиял пустотой. За ним в одиночестве прихлебывал пиво мужчина в сером шерстяном костюме.

     – Пойду-ка, узнаю, кому он места держит, – заявил Володя, самый старший член их маленькой компании, который, собственно, и вдохновил их на этот поход. Володю все звали просто Старый, и он вполне благосклонно принимал это звание.

     – Сколько вас? – поинтересовался человек в сером костюме.

     – Пока трое, – сосчитал всех Старый.

     – Пока… – ухватил смысл наречия мужчина. – Я жду, конечно, кое-кого, но ПОКА, как видишь, один. Так что, можете присоединяться, а если подойдут опоздавшие, пусть пеняют на себя, придется пристраиваться. Но, я думаю, поместимся как-нибудь. В тесноте потому что, как говорится, да не в обиде.

     И человек в сером костюме широким жестом указал на свободную скамью, ребята жест его поняли правильно, и быстро заняли места.

     Через минуту, словно ждала за дверью сигнала, официантка поставила перед ними пиво и закуски.

     – Эх, хорошо! – выдохнул из себя после доброго глотка пива Ленька, и облизнул с усов пену.

     Все охотно согласились, что да, действительно хорошо.

     Мало-помалу за столом завязалась негромкая и нестройная, перемежающаяся длинными паузами беседа, какая обычно случается между людьми в первые минуты знакомства. Курсанты, разумеется, знали друг друга, как облупленные, но вот гражданин в сером оказывал сковывающее воздействие на остальных. Может быть, именно потому, что был в сером? Хотя, какая разница, в каком костюме оказался случайный знакомый, которого и вовсе здесь могло не оказаться? Юрка нахмурился и усилием воли отогнал раздражающие его мысли. И тут же стал думать о том, о чем думал все последнее время. Он стал думать о той девушке, о его девушке, что ждала его где-то там, в далеком, затерянном в широких заснеженных просторах городке. Ему хотелось так думать, что девушка непременно ждет его, он не допускал другого положения вещей, и он всегда так думал, особенно когда попадал в такие вот людные места, где все веселились и не утруждали себя разгадыванием смысла жизни. Конечно, он думал о том, как было бы здорово, если бы его любимая вдруг, вот просто вдруг, в качестве доказательства возможности чудес, оказалась рядом с ним. Растравливая душу этими заведомо несбыточными мечтаниями, обретал в них Юрка некое сладостное, хоть и болезненное удовольствие. Подспудная мысль, что, мечтая о невозможном, он подталкивает и меняет цепь событий, переводя их в область реальности, эта мысль была словно миндаль, состоящий из сладкой и горькой половинок. И горечь была сейчас, а сладость предполагалась в будущем. Он привык так думать.

     Обрывки общего разговора долетали до его блуждающего по холодным полустанкам сознания, не мешая ему переходить из вагона в вагон или вглядываться в слепое окно мчащегося свозь зимнюю ночь поезда, но вдруг что-то зацепило Юркино внимание и заставило его прислушаться.

     – Да, – каркающим голосом, словно ворон, говорил человек в сером костюме, – у меня в вашем училище масса знакомых. Многие знают меня, я знаю многих, и много я знаю такого, что вам и не снилось. Откуда, спросите? Отвечу: я второй секретарь райкома. Райкома комсомола. Связь с вашим училищем – через меня. И он двумя пальцами правой руки гордо откинул со лба жирную прядку волос.

     Юрке почудилось что-то неестественное и в этом жесте, и во всем его облике. Второй секретарь сидел напротив него, наискосок через стол, и ему было удобно его рассматривать. Бросились в глаза сильные руки с длинными цепкими пальцами, которыми он упирался в край стола, словно в трибуну, и непомерно широкие плечи, и грудь, пузырем выпиравшая из распахнутого пиджака. Несколько удивляла и сдавленная с боков голова, по уши увязшая в плечах, и длинный хрящеватый нос, и что-то еще, неуловимое, но как бы и самое главное.

     «Ворона, – определил его образ Юрка, – чисто ворона!»