Она посидела еще минутку, собираясь с мыслями, а потом схватила банку со спиртом и выйдя в зал – заперла за собой дверь на ключ.
Магазин горел ярко и долго. Тушили всей деревней – бабы, причитая, бегали с ведрами, а мужики покрякивая и тяжело дыша подхватывали перегоревшие балки и доски баграми, оттаскивая их в сторону; но все было тщетно – слишком старым было здание и в один момент почерневший остов обрушился, обвалив за собой остатки ветхих стен и последний раз, вспыхнув снопом искр до самого темного неба – обжег высоко висевшие звезды.
***
– Почему ты все время молчишь? – Не выдержал Вовка. Он уже вторые сутки был взвинчен донельзя – нервы совсем сдавали, и он постоянно курил, одну за одной, сигареты. – Тебе что – все равно?
– Нет… – Помедлив и еле слышно ответила Алка.
Они сидели на краю леса, облокотившись спинами на покрытые мхом валуны, когда-то стащенные сюда с полей. Их сложно было различить на общем фоне – люди и камни были одинаково серыми, и вместе, как одна неразделимая и молчаливая группа, упорно смотрели в бесконечно уходящее в горизонт поле.
– Он же твой отец…
– Да…
– Ты даже не плачешь…
Алка упорно продолжала смотреть вдаль, а вся ее поза и взгляд, отражались в печальной монументальности и весь её вид выражал немую скорбь, которая бывает, только когда человек перенес невыразимую боль, принеся в жертву нечто глубоко сакральное. Что можно было сказать ему – этому никчемному, эгоистичному трусу, который только скулит разрываемый страхом изнутри. Что может понять этот маленький, глупенький пацанчик, все мужество которого сводится к мелким хулиганствам? Что он может видеть и замечать, кроме своего бешено бьющегося в истерике, маленького сердечка? Как он сможет это все понять? Если он даже сам не понимает – о чем спрашивает? Глупые вопросы – глупого, незрелого мальчишки.
– А зачем плакать? Разве слезы смогут что-то вернуть?
– Ну, это как-то ненормально – не плакать, когда умер твой близкий… – Вовка никак не мог собраться и его голос из нарочно спокойного, нет-нет да взлетал на истерические высоты. – Это же мы виноваты…
– Сам виноват. – Слишком спокойно парировала Алка. – Нечего было влезать куда не следует.
Володя резко повернулся и вперил взгляд на подругу, глаза его были дикими и красными: – ты же была там! Как ты, вообще, могла его не заметить?!
Алла молча пожала плечами.
– Я помню, – продолжал Вовка, – ты еще пропала надолго. Я тогда подумал, что ты передумала…
На самом деле, в тот момент – сам Вовка уже передумал, но, когда он окончательно созрел до этой мысли, неожиданно и как-то слишком резко появилась из темноты Алка и так решительно стала подгонять весь процесс, что у него просто не хватило духу признаться в своей слабости.
– Ты же вышла совсем не своя – другой человек. Я тебя такую не знаю… Ты и сейчас такая – как робот…– Алка продолжала молчать, только лицом стала серее. – Мы сожгли человека… Твоего родного отца! ОТЦА!!! А ты даже слезинки не проронила… Ты… Ты нормальная вообще?
– Да что ТЫ сам знаешь о нормальности, вообще? – Взвилась, наконец, девушка, и ее слова полились как пули из крупнокалиберного пулемета, разрывая в клочья всё, что было у нее на пути. – Ты жалкий мальчишка, который вечно прячется за папкину спину. Поэтому ты сейчас так плачешь, о моем папашке? Тебе просто страшно, от одной мысли, что твоего отца вдруг не станет, да? Кто тогда будет помогать тебе и вытаскивать из всего дерьма, в которое ты постоянно влезаешь… Думаешь, ты герой, потому что в армии побывал? Ага, как бы не так… Всем известно, что ты просто сбежал, поджав хвостик… Тупо отсиделся… Хотя, чем это лучше – чем тюрьма? Просто чтобы в ментовке не было на тебя дела, так?.. Что бы жить с чистого листа, да?
Алка вскочила на ноги, вся пунцовая и взъерошенная, похожая на маленького воробья в драке. Её руки сковало, а кисти судорожно сжимались:
– Ты хочешь поговорить о нормальности? А что для тебя значит – нормально? Нормально – когда маленький ребенок боится собственную мать, словно чужую тетку? Нормально, когда детство заканчивается, даже не успев начаться? Нормально, когда твой папашка подсовывает тебе еще более страшную тетку, вместо матери-алкоголички, которая не видит в тебе, не то что ребенка, а просто человека? А сам, в это время, тупо спивается и превращается в уродливого – вонючего бомжа, который ворует у собственного ребенка… Это нормально? А эта тетка, как злая мачеха из «Золушки» – забирает все последнее, что есть в этой несчастной жизни и превращает ее в ад! Это нормально?! И ведь его никто не просил туда лезть… Я столько раз его прощала…Столько от него вытерпела… Почему именно в ту ночь ему нужно было опять туда залезть? А знаешь почему – потому что он слабак и тряпка… Потому что синий змий ему стал дороже родной дочери… За что мне его любить? Просто за то, что дал мне жизнь – полную дерьма? Да туда ему, уроду, и дорога…
– Так, ты его видела! – Закричал Вовка и его глаза неестественно вылезли, расширившись до предела на бледном осунувшемся лице. – Ты это специально… Ты…