Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь

Уже во время получения снаряжения, я снова смог использовать опыт, накопленный в Наполе. С «королем моли» — именно так в частях Вермахта называли начальника вещевого склада — я тут же нашел общий язык, чем заслужил его симпатии. Так я получил абсолютно новую униформу и пару еще неношеных маршевых сапог. От своего отца — участника войны 1914–1918 гг. — я знал, что новые сапоги следует внутри смочить мочой, одеть их, пока они еще сырые и пробежаться в них пару километров. Таким образом они примут индивидуальную форму ваших ступней, что в дальнейших многокилометровых маршах исключит мозоли. Полезность данного факта я подтвердил для себя уже достаточно скоро.

Следующим финтом, который был также приобретен в Наполе, стал выбор оружия. Я знал самые интимные нюансы этого вопроса. Мне, например, было известно, как должно выглядеть оружие, чтобы оно отнимало минимальное количество времени на его уход. Стоя в очереди к ружейному парку, я заметил один карабин, который мог бы служить в качестве эталонного образца. В глаза бросилась одна важная деталь: Его ложе было изготовлено из орехового дерева и блестело как отполированный комод. Но ввиду того, что стоящие за мной сослуживцы не замечали этого преимущества, то я стал пропускать вперед себя по одному с расчетом, когда подойдет моя очередь и желаемый карабин из рук выдававшего. Это сработало.

Читатель захотел бы узнать, почему это было так важно? Очень просто! «Винтовка, это невеста солдата, и с ней нужно обращаться так же, как и с невестой!» Эту поговорку я узнал в Наполе и знал, что контроль за состоянием оружия во время строевых смотров был в немецкой армии священным делом. Во время этих смотров унтер-офицеры в первую очередь проверяли именно оружие. Если состояние оружия им чем то не нравилось, то его хозяин должен был делать два шага вперед. Коль таковых не выявлялось, то строй более пристально проверялся командиром взвода, фельдфебелем. А если и этот ничего такого не находил, то к мероприятию подключался старшина роты, хауптфельдфебель. Этот в 90% всех случаев грязь обязательно находил в каком-нибудь уголке. По крайней мере, он утверждал это.

Кому приходилось делать два шага вперед, тот обычно подвергался вторичной «обработке», т. е. тяжким физическим испытаниям, по окончании которых на лице наворачивались слезы. Слезы ярости и унижения.

Первый смотр для всех неопытных рекрутов явился ритуальным посвящением. Мой идеальный карабин ослепил унтер-офицера, фельдфебеля и старшину роты. Как единственный из 120 человек, кому не пришлось сделать два шага вперед, я обратил на себя внимание и командира роты. Тот посмотрел на мою винтовку, сделал шаг назад и отдал команду резким тоном:

«Смирно! Из-за необычного состояния Вашего оружия я наказываю Вас… тремя днями внеочередного отпуска».

Это было неслыханно. Рекруту отпуск? Среди немецкой военщины бытовало понятие «быть в моде». Это означало, что если кто-то сильно бросался в глаза, позитивно или негативно, то из этого у командиров появлялось некое предубеждение. Будучи в Наполе, я заработал себе негативный имидж, и страдал от него годами. А здесь я получил такой позитив, что он помогал мне все время нахождения в учебной роте.

В конечном итоге меня вообще перестали контролировать. Я был «в моде».

Но совсем по-другому обстояли дела у моего товарища по классу, Данкварта Бройнунга. Во время трехмесячного рекрутства он положительно не имел практически ни одного смотра несмотря на то, что часами и с большим усердием начищал себя и свое оружие. Он стал тоже «модным», но только в отрицательном смысле.

Помимо общей военной практики, скоро нам начали преподавать и технические предметы: Физику, технику связи (телефон и рация), передачу текста по азбуке Морзе, а также прослушивание текста с аппарата, постоянно повышающего количество знаков в минуту. Радисты наземной связи должны были освоить безошибочные 60 знаков в минуту. От бортрадистов требовалась скорость передач в два раза выше. Но я хотел и должен был это уметь. Так я в вечерние часы, а также и в свободные дни конца недели просиживал много часов в читальном зале и тренировался.

И вот посреди столь успешно протекающего обучения наступила тяжелая цезура:[7] 22 июня 1941 года — нападение на Советский Союз. Это сообщение было передано по радио, и вокруг я увидел лишь смущенные лица. Еще вчера мы были уверены в своей непобедимости и думали, что эту войну мы выиграем «одной левой». А теперь?

Трудно было тогда понять, что из смертельного врага национал-социализма, Советский Союз должен был стать другом, и теперь Гитлер начал войну сразу на два фронта, чего Германии нужно было непременно избегать. В газетах и по радио говорилось, что Советский Союз ступил на нами захваченные территории, и что не было другого выхода, как сделать превентивный удар.