Воздыхание окованных. Русская сага

Некоторое время шли мы молча, выбирая самую крепкую тропинку: по песку идти очень тяжело, ноги вязнут и насыпаются полны лапти. Григорiй, глядя на одинокую березу у самой дороги, начинает философствовать: «вот значит та ничего нам не дадено понимать, как же так таперя та дерева, которы с листками зиму всю стоять, за морем та ну а как весна та придет, опять листки та как же растут, во всем милость та», — обернувшись ко мне, он внезапно перебил себя и спросил как то слишком настойчиво: «Вера Александровна, а как ты об отце та Серафиме понимаешь?». — «В каком смысле», — спросила я удивленно, не зная тогда, что это будет вопрос наиболее часто встречающийся во время всего моего последующего пути. «А так, — пояснил Григорий охотно, — как ты думаешь та о ем, почему и што значит и откуда мощи, когда сказано, что та осьмую тыщу лет мощей не будет». — «Я очень уважаю отца Серафима, — сказала я: «он хорошiй был и великiй молитвенник». — «Оно, конечно, коли та свят он, — заговорил опять Григорий, — то и мощи следует та, конечно почтить, ну а почему же бают, што не будет более мощей и которы стары люди в соблазн ба-альшой вошли из за самаго того отца Серафима. Прежние-то угодники иде, али та неугодны уже стали»?

…Отдохнувший Мальчик весело побежал по утоптанной дороге. По обеим сторонам цветет рожь, высокая здесь, густая, сквозь длинные колосья просвечивает сиреневое небо заката. Поднялся ветер и по полю пошли синие волны. Чудесно пахнет дикой ромашкой, васильками и цветущей рожью. Далеко, далеко не видно ничего, кроме синеющих волн высокой ржи. Навстречу едет обоз, хозяева спят на возах. «Это к завтрему на базар та в Бор», — заметил примолкнувший Григорий и вздохнул, — эка благодать та». Пала роса. Мы опускаемся в ложбину, по дну ее бежит маленькая журчащая речонка. Над водой клубится белый густой туман. Это русалки ткут себе, по народному поверию, венчальную фату к Иванову дню. Когда убранные купавами и острой осокой выйдут оне на опушку лесную, ожидая жениха-спасителя. Который не побоится зеленых глаз русалочьих, приголубит ее и поведет в церковь Божию венчаться, с той сгинут чары, и станет она вновь девушкой живой.

«Скоро до Ежова доедем, кормить станем и поспим та маленька, — говорит Григорий и, вдруг остановив лошадь, он соскочил с облучка достав из под него теплый бобриковый халат, он старательно закутал меня: «Мотри, не простынь та грехом, тут не близко, нахолодуешь еще». Эта заботливость меня очень тронула, — недаром он обещал дядичке поберечь как свою. Но крестьяне вообще к своим редко проявляют подобную заботу, так что Григорий был во всяком случае исключением, это мое мнение вполне подтвердилось потом. (…) Совсем засыпая, я слышу едва мерное дребезжание привязанного к передней грядке ведерка».

* * *

Если бы иной, строгий во нравах человек истолковал бы Верин «проект» (путешествие) как странное проявление необоснованного риска и авантюризма, то неплохо знакомый с семьей Жуковских увидел бы здесь деятельную натуру и благостное, не ведающее зла, доброе расположение к миру. Мы бы, уже привыкшие совсем к другим отношениям между людьми, сегодня тому подивились, а тогда Россия иной была и люди совсем на нас непохожие. В том мире — в зоне духовной, в жизни душ человеческих — преобладали светлые тона и энергии, добрая изначальная предрасположенность людей друг к другу, которая порождала совсем иной и ныне нам незнакомый, забытый климат жизни.

Мы, нынешние, даже сами того не подозревая, уже заранее ждем от мира, от людей и вообще со всех сторон враждебности и подвохов, живем на миру как в западне. Напряженные лица, тяжелые взгляды, холодные и настороженные ответные реакции — что это как не действие в человеках демонических сил? Теперь многие идут, бегут к Богу, к спасительной пристани Церкви, но даже и там им оказываются потребны годы и годы для того, чтобы с Божией помощью вытравить из себя эту подозрительность, этот смрад, очиститься и вдохнуть иного воздуха и настроя, чтобы несмотря ни на что — светить миру и излучать в него тепло и любовь.

…Однажды, вначале церковной жизни, когда духовные новобранцы особенно сильно чувствуют носящую их на руках чудную помощь Благодати Божией, когда удивительной ревностью горит такое новорожденное о Христе сердце, и даже тугое кольцо скорбей не способно его погасить, потому что все все в этом море начальной благодати воспринимается иначе, — вот в такое именно удивительное время и привиделся мне тот незабываемый сон, а, вернее, всего лишь одна картинка из сна, живой кадр…