Возгласы прошлых лет. Часть первая

Тогда светило ярко. Лунный свет словно блестел на нагорье и, переливаясь, серебрился. В ту ночь Глен не мог заснуть, всё обдумывая свой будущий поступок. В то же время чувство тревоги заявляло о его неспособности выполнить приказ. В двенадцать лет не каждый мальчишка может расположить к себе людей так, чтобы те выдали ему нужные слова. Тем не менее Глену удалось выпытать несколько важных тайн от Нессы. Проглядывая покачивающиеся деревья за окном, листвой шелестевшие на ветру, Глен вспоминал её слова:

– Мы обращаемся к природе, словно призываем её, и она нас слушается. Чтобы передать наши истинные желания, мы с мамой… – Несса резко прервалась и, сомкнув глаза, нашептала Глену на ухо, – Мы с мамой придумали короткие песни, подобно той, что передала нам бабушка.

Вспоминая это, Глен поглядывал на спящую Нессу и думал, что то решение самое верное. Самое безболезненное и милосердное к таким. Тем более наставники из карателей не заподозрят чего–то необычного. Ведь, кто сможет узнать причину пожара?

Избитый и переломанный мальчишка излечился в доме добрых сердец, где его кормили, поили и приютили. В уютных руках оказался Глен тогда и был окружён неимоверной заботой и вниманием. Только методы излечения были непростыми. После той песни над ним, Глен уже не чувствовал боли и на следующее утро проснулся слишком здоровым. Всё изнеможение пропало, а мысли стали ясны. Но коварный план Глена явился к нему именно в ночь двадцать девятой луны. Он понимал, что если каратели узнают о происхождении Нессы и её матери, то все сомнения развеются ветром отмщения.

Глен словно оказался там и смотрел за своими действиями с невысокого холма. Он вспомнил, как неспешно поднялся с кровати и вышел из хижины. В той деревне домов было четырнадцать, и во всех спали полные семьи.

Поджигая огнивом солому, которой на крышах домов было достаточно, чтобы огонь мигом хватился, Глен перебежал к следующему дому и повторил действия. За несколько минут все дома были объяты пламенем милосердия. Глен считал, что от запаха гари люди заснут навечно и не почувствуют боли, но он ошибся… Крыши стали падать внутрь хижин, вместе с искрами и необъятным огнём. Истерзанные вопли последовали тут же и он только смотрел взволнованным взглядом. Жуть пробрала его тогда, но он не остановился, ведь оставался последний дом, в пороге которого уже стояла Несса. Она проснулась от воплей, которые заполонили округу. В воспоминании мимо Глена промчались каратели Длан Тормерг и Пирнек Рейн, но он всё ещё смотрел на себя юного.

От следующих мгновений Глен защищался всю свою жизнь.

– Глен?! – напуганная Несса встретила его у порога хижины с кинжалом в руке.

– Прости меня, Несса… – это были его последние слова, сказанные ей.

Его нутро наполнилось сомнением, но руки словно не слушались. Здесь Глен был бессилен, ведь понимал, что уж лучше так, чем перед священным судом. Глаза его налились слезами, как и её тогда. Она сжимала руки на груди, а в её взгляде отражались алые языки пламени и жуткий испуг. Глен истерично заплакал, а кинжал свистнул, прорезав её горло. Он не заметил, как она давилась кровью, падая перед его ногами.

Мать Нессы стала следующей целью. Забежав в хижину, Глен увидел её только проснувшуюся и напуганную. Его руки не дрожали, а кинжал снова свистнул несколько раз над грудью её матери. Кровь хлынула из глубоких ран, и он услышал хрипы и кашель позади.

Несса не умерла быстро, и, поняв это, рыдая и всхлипывая, Глен подбежал к ней и завершил этот ужас. Он присел в страхе, приподнял её голову и положил на свои колени. Она захворала ещё сильнее кровью, дымящейся и томно стекающей со рта и шеи. Глен не понимал, что ему сделать, но желал ей помочь. Смотря в потерянные глаза, Глен приобнял дрожащими руками её голову, прижимая ладонью глубокую рану. В истерическом припадке кинжал пронзил её грудь несколько раз, но как только он увидел двух людей в плащах и капюшонах поверх голов, начал завывать:

– Мой долг!

– Моя жизнь!

– Моя вечность!

А они твердили ему:

– Отпусти ребёнка!

Он послушал их. Отпустив Нессу, Глен помчался прочь от сгорающей деревни, истерично рыдая.

Эти слова раскатом вернули его к трупу Юндара. Мрак снова охватил взгляд и рябью замерцал перед глазами.

Смотря на его хладный труп, Глен неосознанно перенял состояние магистра. Сломленного и потерявшего хоть какой-нибудь жизненный смысл. У него забрали часть души заклинанием, обратным исцелению. И тот, кто сотворил это, был совсем рядом.

Снова налился местью его разум. Убей десятки – спаси тысячи. Убей сотни – спаси миллионы. Убей и спаси их невинные души. Так ему говорили. Таким его воспитали и растили. Выковали на крови и печали. Выковали коварными руками, бьющими его разум, словно молотками. Местью его был вечный жизненный долг – пред самим собой и пред другими.

Конец пролога