Вожак

– Благодарю вас, биби Шанвури. Вы спасли много жизней. Если у вас будет такая возможность, передайте мою благодарность госпоже Руф. Без её инициативы мы попусту губили бы наших людей…

Н'доли осталась сидеть.

– А вам не любопытно, – спросила вудуни, – почему Юлия решила остановить ваши эксперименты? Из гуманности? Не верю. На её месте я бы…

– Не любопытно, – вместо координатора ответил Зикимо.

Он без перерыва закатывал левый рукав своего халата выше локтя. Завершив процесс, Зикимо начинал откатывать рукав обратно. Пальцы орангутана работали, как манипуляторы кибер-хирурга: точность, ритм, аккуратность. Лишь по жилке, бьющейся под глазом, можно было определить, что Зикимо нервничает.

– Ничуть не любопытно, солнце мое. Как раз тут все понятно. У нас хорошая разведка, нам шепчут в оба уха. Мы в курсе, что лаборатории госпожи Руф начали разработку методик, следуя которым любой помпилианец сможет стать коллантарием. Понимаете? Любой желающий! Вакцинация, солдатская и офицерская. Краткие курсы службы в корсете; привлечение армейских специалистов… В самом скором времени власти Помпилии объявят о новой политике в отношении коллантариев. Возвращение блудных сыновей мутирует в призыв сыновей любимых. В мобилизацию! Или я ничего не смыслю в имперцах… Теперь, когда красотка Юлия опрокинула наш карточный домик, стало ясно, откуда дует ветер.

– Коллантарии обезрабливаются, – буркнул Умсла. – И Помпилия это проглотит?

– Проглотит? Да она добавки попросит, твоя Помпилия! Империя примет обезрабленных добровольцев-коллантариев, как родных. Как почётных граждан, героев, решившихся на святой подвиг ради Отечества! Новые времена, солнце мое! Главное, захватить лидерство в создании коллантов. Получить золотую акцию: без нас Ойкумене не обойтись! Если раньше они думали: «В колланте, конечно, наши, но ведь обезрабленные…», то сейчас вся мощь пропаганды вызолотит новый лозунг: «В колланте обезрабленные, зато наши!» Мир меняется, баас Умсла, надо приспосабливаться…

– Надо приспосабливаться, – уныло повторил Умсла, возвращаясь к привычному облику. И повернулся к Н'доли: – Вы отлично поработали, биби Шанвури. Желаете отпуск? В бухгалтерии уже предупреждены насчет отпускных и премиальных.

Н'доли закинула ногу за ногу:

– Отпуск? Ни в коем случае.

– Почему? Вы не устали?

– Мир меняется, – улыбнулась дочь Папы Лусэро. – Надо приспосабливаться.

Странное дело: несмотря на разницу в возрасте и происхождении, сейчас Н'доли была копией Юлии Руф. Орангутан Зикимо хотел сказать своему солнцу об этом, даже раскрыл рот, но в последний момент передумал.

Глава пятая Качели

I

Изэль раскладывала пасьянс.

Камеры слежения располагались так, что Марку, стоящему в коридоре, за запертой дверью, не были видны разложенные карты. Только спина Изэли, затянутая в тоненькую блузку из темно-синего шелка, да медленные движения рук, да колода ещё не снятых карт, рубашками кверху. Сойдется, подумал Марк. Или нет? «Для тебя это важно?» – спросил чей-то голос с офицерскими интонациями. Да, согласился Марк. Он не знал, почему для него имеет значение: сойдется у Изели пасьянс или рассыплется бессистемным набором мастей. Хотелось загадать желание. Скажем, если пасьянс сойдется, Марка отправят на фронт. Ту границу, что проходила через Остров Цапель, обер-центурион Кнут полагал фронтом. И женщина, чью спину он видел на обзорнике, была единственной помехой, не позволявшей Марку оставить Тишри.

Там, далеко, Ойкумена билась с Астлантидой за Астлантиду.

Здесь же…

День за днем, прежде чем встретиться с Изэлью лицом к лицу, он сидел в кабинете доктора Лепида и просматривал архивные записи: астланка ест, астланка спит, астланка моется, астланка учит унилингву или гуляет в парке. Поначалу Марк стеснялся. Казалось, он, согнувшись в три погибели, подглядывает за женщиной в замочную скважину. Это занятие будило низменные рефлексы, где стыд мешался с тёмным, извращенным удовольствием. Марк вертелся, отворачивался, краснел и сам не заметил, как привык. Он завидовал доктору: Лепид в самые интимные моменты оставался равнодушен – не человек, а широкоугольный объектив. Его вопросы были точны и остры, будто скальпель хирурга. Поведение Лепида граничило с отношением либурнария к ботве, а может, доктор изначально воспринимал Изэль, как подопытного кролика, отсекая всё личное.

Бунт на корабле – яростная попытка отказаться от совместного просмотра – вызвала сперва недоумение доктора, а потом такой оглушительный хохот, что Марк зарекся вступать с Лепидом в этические споры.