Вожак

– Срок жизни в среднем у них выше, чем у простого человека, двести-триста лет навскидку, может, больше. И они дольше не стареют внешне. Ширу, к примеру, больше полувека. Но на самом деле еще никто не дожил до естественного ухода к Ледяной богине: все немногие смерти случались исключительно по вине охотников, от излишней беспечности.

– Хочешь сказать, что охотники станут бессмертными? – ошарашенно переглянулись Терг и Стрегон.

– Нет, – вздохнула Белка. – Смерть – это болезнь, которую никто, ну, почти никто не сумел вылечить. Мы только приблизились к разгадке, нащупали путь, однако до полного успеха еще далеко. Мы ведь не касаемся рун, не режем никого заживо, не распинаем и не мучаем… хотя магия крови, конечно, имеет место. Но все наши подопечные – исключительно добровольные помощники. Мы всегда их предупреждаем, разъясняя, что и как, и в любой момент они могут отказаться.

– Только дураков отказываться, наверное, нет? – полуутвердительно спросил Картис.

– Пока что не было, – призналась Гончая. – Конечно, им нелегко, на первых порах даже больно, но потом все привыкают. А со временем даже сожалеют, что не согласились раньше.

Тирриниэль неуловимо нахмурился, словно вспомнив о чем-то важном.

– Все охотники проходят через ваш ритуал?

– Нет, конечно. Тех, кто изменился полностью, очень мало – всего полсотни на несколько тысяч желающих. Их тщательно отбирают, натаскивают и готовят. Главным образом для того, чтобы они умели себя контролировать. Ведь при таких возможностях и взбалмошном характере это могло бы принести немало неприятностей. И людям, и эльфам, и всем Новым землям.

– А кто проводит отбор? – вдруг подал голос Стрегон. – Кто решает, кому остаться прежним, а кому можно попробовать? Ведь желающих, я так понял, немало?

– По-разному бывает, – уклончиво ответила Белка. – Чаще всего этим занимаются владыки. Но не всегда.

– То есть существует еще кто-то, чье слово всегда перевешивает остальных?

– Да, – неохотно призналась она. – Без этого не обойтись, потому что владык всего двое, и иногда требуется третий голос, чтобы стало понятно, как поступить. Поэтому в редких случаях когда они не уверены, то обращаются за советом.

Ланниэль и Картис понимающе переглянулись.

– И к кому же?

– К вожаку, конечно.

– У охотников есть вожак? – неподдельно изумился Лакр.

– У вас, поди, в каждом ситте есть, так что же вы хотите от нас? У Стражей они тоже когда-то были, у эльфов вон владыки… Чем охотники хуже?

– Но я думал, охотники подчиняются эльфам!

– Чушь, – фыркнула Гончая. – Они подчиняются вожаку. Всегда. А вожак заключил соглашение с золотыми об охране границ их леса. Вот и все. Только поэтому охотники делают эту работу. И, заметьте, вовсе не ради денег, хотя и плата за их труды достойная. А что им еще делать-то? Штаны дома просиживать? Подвиги в огороде совершать? Перед детишками бахвалиться?

– Но это ж такая сила…

– Охотники привязаны к Проклятому лесу, Терг, – со слабой улыбкой пояснила Белка. – Их сила идет от Лабиринта, от нашего дома и не может поддерживать их вдалеке отсюда. Именно поэтому охотники крайне редко покидают Новые земли. Поэтому им не место в Интарисе или в Ланнии. Поэтому же они начнут быстро стареть вдали от источника. И поэтому же им жизненно важно постоянно пребывать возле кордонов – это плата за полученную силу. Небольшой побочный эффект и гарантия того, что опасная стая никогда не сорвется с привязи. Теперь понимаешь, почему вы никогда о них не слышали?

Братья озадаченно крякнули.

– Значит, это уже навсегда? – наконец рискнул уточнить Лакр.

– Да, рыжий.

– И нет никакого способа обратить это вспять?

Гончая покачала головой.

– Раз изменившись, охотники уже никогда не станут прежними.

– И они все на это согласились?

– Представь себе. Хотя кое-кого я честно отговаривала.

– А ты? – вдруг спросил Стрегон. – Что это дало тебе? Я так понимаю, охотники тебя уважают и знают, кто ты и как такой стала. Но ты ведь тоже не можешь отсюда уйти, так?

Белка ненадолго задумалась.

– В чем-то ты прав, конечно: я не могу отказаться от пределов. Да и не хочу их покидать, если честно. Брадорас правильно сказал: держат они нас. Здесь теперь мой дом, моя семья, моя стая… Здесь все, что мне дорого и чем я живу. Может, это не самый лучший дом, может, он слишком своенравен и порой опасен. – Она глубоко вздохнула. – Но ты бы понял меня, если бы прожил не один десяток лет в страхе и одиночестве. Если бы без конца носил одну и ту же личину, боясь снять ее хотя бы на миг. Если бы день за днем просыпался от мысли, что твой взгляд или простое касание сделали кому-то больно. И если бы понимал, каково это – убивать ненароком, всего лишь неосторожным движением бровей.

Стрегон несильно вздрогнул: как ни странно, но именно это он хорошо понимал.