Вожаки комсомола

Пусть будущее поколение не краснеет, а гордится тем, что когда-то в эпоху переходного периода жил Ленинский комсомол, который не склонял головы перед трудностями, который был подобен буревестнику, который в бурях классовой борьбы чувствовал себя в своей стихии; что жил Ленинский комсомол, чья борьба и работа были той почкой, из которой расцветает счастье будущих поколений; что руководствовался комсомол принципом: лучше смерть, чем классовое бесчестье и классовый позор».

Комсомольцами 20-х годов называют сейчас то поколение, представителем которого был Александр Косарев. И, встречаясь с ними, людьми преклонных лет, сегодня, нельзя не поражаться их жизнерадостной активности, молодому мировосприятию, глубокой вере в торжествующую справедливость, высокой принципиальности и преданности партии. Общаясь с ними, легче понять, каким был генсек комсомола Саша Косарев.

Вот как оценивает личность Косарева один из них, бывший бауманец, министр авиации СССР с 1940 по 1946 год, Герой Социалистического Труда Алексей Иванович Шахурин:

«Косарев был вторым после Петра Смородина, рабочим парнем, который удивительно быстро даже для тех, кто работал рядом с ним, вырос в крупного руководителя с ярким талантом организатора молодежных масс.

Настоящий пламенный боец нашей партии, он обладал исключительной силой убежденности и таким блестящим даром эту убежденность, эту веру в дело партии передавать тем, кого он поднимал на трудные, порой будничные дела, что его можно и нужно считать самой выдающейся фигурой среди вожаков комсомольского движения».

Воспитанник партии коммунистов, Косарев всегда сохранял чутье истинного большевика, в разноголосице мнений, в сложном политическом климате тех десятилетий всегда выбирал то направление, которое совпадало с ленинскими заветами.

Елена Дмитриевна Стасова как-то сказала об Александре Косареве: «Замечательный большевик, руководитель ленинского стиля». Более точной и емкой характеристики для Александра Косарева не найти. В этих словах — суть его короткой жизни, его политических принципов, его характера, склада его ума, его эрудиции и общественного темперамента. Это оценка его самоотверженного труда во славу советской молодежи, во славу Страны Советов.

Татьяна Меренкова

АЛЕКСАНДР БОЙЧЕНКО

Уже третьи сутки море спокойно, с той самой поры, как он здесь. Серо-голубоватые волны будто ласкают камни, а ему хочется, чтобы волны сейчас взлетали на гранитный берег и, разбиваясь вдребезги, с грохотом срывались со скал и падали в морскую бездну.

Санаторий «Харакс». Белая светлая комната. Белоснежная постель. Напряженное лицо Александра Максимовича. Широко открытые глаза смотрят в потолок. Он лежит в окружении солнечных радужных зайчиков и, кажется, к чему-то прислушивается. Мысли, мысли…

«С чего же это началось? — напряженно думает он. — Сначала говорили: обыкновенная простуда. А теперь? Болезнь обострилась… Но неужели и снова, как было это уже столько раз, врачи в конце концов не скажут свое окончательное слово, не раскроют загадочную болезнь?»

Вот они стоят рядом — те, от кого, кажется, зависит его судьба. Рядом и жена Шура.

Снова осмотр… Несколько коротких фраз по-латыни. Ну говорите же! Только откровенно, честно. Пусть это даже будет приговором!.. Но они молчат. Выходят в соседнюю комнату.

— Обострение пройдет, но у него…

Неожиданный порыв ветра открывает двери, и в это время к Александру Максимовичу долетает всего лишь одно, глупо произнесенное слово «анкилоз».

И этого хватит. Хватит, чтобы ощутить его страшный смысл. Это неизлечимо. Неподвижность суставов на долгие годы. Это приговор. На живое тело неумолимо будет надвигаться известь.

Шура приближается к постели мужа, пробует заговорить с ним.

— Нет, Шура, ты меня не успокаивай, — тихо сказал Александр. — Я все слышал сам…

Она отошла к окну и так простояла некоторое время, потом приблизилась к Александру и тихо проговорила:

— Ничего, Шура… Все минется… Вместе одолеем это горе…

«Но как? Как жить дальше? Что-нибудь сделать с собой — это не выход… Это легче всего», — промелькнуло у него в мыслях.

И вспомнилось, как они, комсомольцы, патрулировали по ночному городу, боролись с бандитами и кулачьем и смотрели не раз в глаза смерти.

«Сумей жить и тогда, когда жизнь стала невозможной. Но попробуй сделать ее полезной…» — вспомнились ему слова Павла Корчагина. Позже придет психологический перелом, Александр все осмыслит и все передумает, найдет новый путь для себя. И он напишет:

«Быть большевиком, когда все хорошо, нетрудно. А вот, когда враг ухватит за горло, да так, что аж в глазах потемнеет, не упасть перед ним на колени, а остаться большевиком — в этом суть! Жизнь принесла мне суровые испытания, но я должен все выдержать, на то я большевик».

А тогда он не знал, что будет дальше. Метался в постели, в безвыходном отчаянии откинув голову и крепко сжимая железную спинку кровати, почти выкрикнул:

— Шура, прошу тебя, открой пошире окно!