Вожаки комсомола

Мне нестерпимо хочется этого счастья и любви. И весь этот мрак и упадочность развеиваются, исчезают, возникает легкость, радужность. Будто сквозь черные грозные тучи прорвалось солнце и силой своего света и тепла уничтожило тучи, разогнало их, сделало день хорошим для людей. И я тогда оживаю. Я становлюсь таким, будто снова появился на свет. Начинаю выбрасывать коники, кричу, шучу. Все нанеребой спрашивают: «Что, Александр, утихли боли?» Да, меньше боль, мне лучше. О, если бы они знали, что мне уменьшает боль и делает здоровым человеком! И вот я изо дня в день кую в себе одну мысль. Я люблю тебя и мою Родину это основа основ моей жизни.

Это приносит мне счастье и радость. И да здравствует жизнь, радостная, счастливая, любимая! Вот и все.

Целую крепко, крепко. Твой Шурка».

Александр Максимович лежит в берлинской больнице «Шарите», а всеми своими мыслями он сейчас дома, на Украине.

«Берлин, 4.Х. 1932 года.

Я теперь каждый день слушаю радио и под звуки волшебной музыки начинаю мечтать. Звуковая волна всего тебя подхватывает, поднимает и несет. Я лечу над городами и селами Германии, Польши и попадаю в свой родной край на Украину, и через широкие степи, луга и леса, заводы и стройки — прямо домой».

Он надеется, что недели через две будет дома — в первой половине декабря, а потом пишет, что не может приехать потому, что из Москвы получено решение продолжить его лечение, что был у него Григорий Иванович Петровский и по-отечески сокрушался, что рано уезжаю. А он так соскучился по родным, истосковался по делу, что дальше нет сил сидеть.

Приходит декабрь, а здоровье все ухудшается. Ничего не могут сделать с болезнью берлинские врачи, и Александра Максимовича перевозят в Австрию. А из головы не выходит «берлинский случай».

Однажды привезли в клинику портного, больного туберкулезом. Хозяин фабрики прогнал портного с работы. Лечиться не было денег. Главный же врач отделения устроил его к себе с тем, чтобы за это портной всю жизнь бесплатно шил ему. Сперва портной обрадовался, считая себя самым счастливым человеком на свете, но становился все грустнее по мере того, как выздоравливал.

Как-то Александр Максимович увидел его в темном углу — забитого, несчастного. Спросил, почему он плачет, что с ним…

— Завтра меня выписывают из клиники, — ответил портной.

— Выходит, вы совсем поправились: какое это счастье!

— Да, это правда, избавиться от такой болезни — счастье, — сказал, плача, портной. — Я стал здоровым, но лучше бы я не выздоравливал…

И он пояснил, что не знает, как ему быть завтра, когда его выпишут из клиники, ведь он потерял работу, его выбросили из квартиры, нет денег…

«Лучше бы я не выздоравливал…» — так и стояли в голове Александра Максимовича эти слова.

«Ужасные слова, — рассказывал он. — Я слышал их от человека, которому возвращено здоровье. Я не мог дождаться того дня, когда буду чувствовать себя хоть немного здоровее, смогу скорее выехать на Родину и снова стану работать…»

Александр Максимович лечится в венском санатории «Винервальд». Как и прежде, пишет оптимистические письма жене. Он радуется, что скоро будет дома, и просит, чтобы она приехала встречать его в Шепетовку, пограничную в то время станцию.

Ровно стучат колеса поезда. Мелькают за окном телеграфные столбы, пробегают большие города и маленькие деревеньки… Скоро и дома. Сколько передумано за это время. Мысли оформляются в слова и ложатся неровными строчками в его дневнике:

«Пусть я песчинка в океане жизни человечества, но то, что я делал, ради чего жил, продолжает жить, развиваться, становится крепче. Разве ж можно себя хоронить? Разве можно своей болезнью отгородить от себя любимый мир? Мне говорят — ты болен, болезнь может тянуться годы, она превратит тебя в камень. Несчастливая у тебя судьба. Да, я болен, и врачи говорят, что я уже не смогу подняться с постели, но разве от этого я не смогу возвратиться в строй? Неужели в моем положении нельзя найти свое новое счастье? Где оно, где его искать?»

Наверное, он устал. Положив под голову свой дневник, медленно закрывает глаза и мечтает. О близкой встрече с родными, с Шурой…

Наконец, на родной земле. Казалось бы, осталась позади разлука длиной в несколько месяцев. Да, он вместе с семьей — женой и детьми — в Крыму. А потом он в Москве, а она — в Харькове, тоже больная. И снова вместо того, чтобы быть рядом, они пишут друг другу письма.

«Здравствуй, Шура!

Как твои дела, как твое здоровье и здоровье детей?..

Во время съезда партии у меня было много ребят с Украины. Очень довольны, что в Киев переносится столица, и дружески подшучивают над харьковчанами. Но ничего, хоть мы и будем людьми провинции, наша провинция не хуже столицы, а там и посмотрим. А вообще, какая разница, где жить — в столице или нет? Ведь дело не и этом. Важно делать частицу общего дела, а где это будет, в Харькове, Киеве или на Земле Франца-Иосифа, не все ли равно…»