Вождь краснокожих

– Эй, Мак! – кричит Тэпли. – Надеюсь, с нашей всемирно известной ничего не стряслось?

– С ней, что ли, сэр? А что ей сделается! – отвечает мужчина. – Аппетит отличный, как у танцовщицы из варьете в час ночи.

– Так с чего же вы взяли эдакую чепуху? – интересуется Тэпли, обращаясь ко мне. – Переборщили с вечера со свиными отбивными?

Я извлекаю газету и показываю объявление.

– Фальшивка! – с негодованием заявляет он. – Вы сейчас собственными глазами видели наше чудо, которое со сверхсвинской мудростью вкушает свой утренний завтрак, и наверняка убедились, что оно ни в коем случае не украдено и не сбежало. На этом позвольте откланяться и будьте здоровы.

Тут-то я и начал соображать, в чем соль. А разобравшись до конца, уселся в повозку и велел своему чернокожему ехать к ближайшей аллее. Там я вытащил свинью из мешка, аккуратно установил ее, прицелился получше и дал такого пинка, что она вылетела с другого конца аллеи, далеко опередив собственный визг.

Затем я выплатил вознице пятьдесят центов и двинулся в редакцию газеты. Я хотел доподлинно знать, как в действительности было дело. В редакции я сразу разыскал агента по приему объявлений.

– Я тут побился об заклад, и мне нужны кое-какие подробности, – говорю я. – Скажите, тот человек, который поместил объявление о свинье, был небольшого роста, упитанный, с длинными черными усами и легкой хромотой на левую ногу?

– Что вы! – отвечает агент. – Наоборот: высоченный и тощий, волосы, как кукуруза в октябре, вдобавок расфранченный, словно орхидея.

В пансион миссис Пиви я вернулся как раз к обеду.

– Не оставить ли на огне порцию супа для мистера Татама? – спрашивает она.

– Не стоит, миссис Пиви, – говорю я. – Сохраняя его суп горячим, вы рискуете истощить все угольные карьеры западного полушария.

– Итак, – заключил свой рассказ Джефф Питерс, – теперь вы и сами убедились, как нелегко найти надежного и честного партнера.

– Но, – начал я, – тут ведь есть и другая сторона. Ведь если бы вы предложили мистеру Татаму разделить пополам обещанную в объявлении награду, то не потеряли бы ни цента.

Джефф пресек мои философствования взглядом, полным укора.

– Это абсолютно разные вещи, и смешивать их нельзя, – с достоинством возразил он. – То, что я пытался провернуть, – не что иное, как самая обычная спекуляция. Дешево купить и дорого продать – разве не на этом стоит Уолл-стрит и весь остальной деловой мир? В конце концов, свиная щетина ничем не хуже любого другого товара.

Рассказы 1906–1910 гг.

Персики

Шла третья неделя медового месяца. Квартирку молодоженов украшали новый ковер, портьеры с ламбрекенами и полдюжины оловянных пивных кружек с крышками, расставленных в столовой на выступе деревянной панели. Молодые все еще витали в небесах.

Новобрачная сидела в кресле-качалке, а ее комнатные туфельки опирались на земной шар. Она утопала в розовых грезах и в шелках того же оттенка. Больше всего ее занимали мысли о том, что говорят по поводу ее свадьбы с Малышом Мак-Гарри в Гренландии, Западной Индии и на острове Тасмания. От европейских столиц до созвездия Южного Креста не нашлось бы боксера полусреднего веса, способного продержаться четыре раунда против Малыша Мак-Гарри. И вот уже три недели, как он всецело принадлежит ей. Достаточно легкого прикосновения ее мизинчика, чтобы заставить покачнуться и замереть того, против кого бессильны могучие кулаки прославленных звезд ринга.

Слово «любовь», когда любим мы сами, становится синонимом жертвенности и самоотречения. Если же нечто подобное происходит с соседями, обитающими за стеной, оно означает всего лишь самомнение и нахальство.

Наконец новобрачная скрестила ножки в туфельках и задумчиво взглянула на потолок, расписанный розами и амурами.

– Ми-илый, – произнесла она с видом Клеопатры, обращающейся к Марку Антонию с просьбой, чтобы Рим был аккуратно упакован и доставлен ей на дом. – Милый, я, пожалуй, съела бы спелый персик…

Малыш Мак-Гарри пружинисто поднялся и надел пальто и шляпу. Он был подтянут, строен, сметлив и полон супружеских чувств.

– Ну что ж, – хладнокровно произнес он. – Сейчас добудем.

– Только недолго, – сказала новобрачная. – Ты же знаешь – я скучаю без своего нехорошего мальчика. И смотри, выбирай хороший, поспелее.

После сцены прощанья, не менее пылкой и бурной, чем если бы Малышу предстояло пересечь Атлантику на утлой лодчонке, он вышел на улицу.

Тут он ненадолго впал в задумчивость. И не без причины: стояла ранняя весна и шансов на то, чтобы среди промозглой сырости улиц и холода зеленных лавок обрести золотистый плод, символ зрелого жаркого лета, было крайне мало. Дойдя до угла, где располагался лоток итальянца-фруктовщика, он остановился и окинул равнодушным взглядом горы обернутых в папиросную бумагу апельсинов, глянцевитых яблок и бледных, тоскующих по тропическому солнцу бананов.

– Персики есть? – обратился Малыш к соотечественнику Данте и Петрарки, покровителей всех влюбленных.