Вождь нации. Сотворение кумира

Еще раз повторяю: исключите иллюзию времени, скомкайте эти шестьдесят лет в шесть минут — чем иным был он, чем иным являемся мы сами? Не духи ли мы, заключенные в одно тело, в одно явление, не исчезающие в воздухе и не становящиеся невидимыми? Это не метафора, а обыкновенная, научная действительность. Мы происходим из ничего, принимаем известный образ и становимся явлениями.

47. Причудливое представление, которое мы имеем о счастье, приблизительно следующее. Благодаря известным оценкам и по расчетам, составленным в соответствии с собственным масштабом, мы приходим к определенному среднему земному жребию, о котором мы думаем, что он принадлежит нам по праву от природы. Это как бы простая оценка нашего вознаграждения, наших заслуг и не требует ни благодарности, ни жалоб. Только случайный плюс мы принимаем за счастье, — любой недостаток — за горе.

Представим себе, что мы сами станем производить оценку своих заслуг и какая масса самолюбия в каждом из нас. Тогда надо только удивляться, как часто чаша весов наклоняется в противоположную сторону, и иной дурак восклицает:

«Посмотри-ка, какая плата; случалось ли когда-нибудь такому достойному человеку, как я, видеть что-либо подобное?» Я говорю тебе, дурак, причина лежит исключительно в твоей пустоте, в заслугах, которые ты только воображаешь, что имеешь. Представь себе, что ты заслуживаешь, чтобы тебя повесили (что, вернее всего, правда), а ты считаешь за счастье, если тебя лишь расстреляют. Представь себе, что ты заслуживаешь быть повешенным на заволоке и для тебя будет блаженством умереть на конопле.

Поэтому претензии, какие ты предъявляешь к счастью, должны равняться нулю: мир под твоими ногами. Правильно писал умнейший человек нашего времени: «Жизнь начинается только отречением».

48. Счастье, в котором ищут цель своего бытия, и вся эта очень неблагородная мелкая теория, в сущности говоря, если хорошенько сосчитать, существует на свете еще неполных двести лет.

Единственное счастье, просьбами о котором утруждал себя достойный человек, было счастье от выполнения своей работы. не «я не могу есть», а «я не могу работать» было наиболее частой жалобой среди мудрых людей. В сущности говоря, все-таки это единственное несчастье человека, когда он не может работать, когда он не может исполнить своего назначения, как человек. Смотрите, день быстро проходит, наша жизнь скоро проходит и наступает ночь, когда никто не может трудиться.

49. В человеке есть нечто выше любви к счастью. он может обойтись без счастья и взамен него найти блаженство. Для того чтобы проповедовать это самое высшее, разве ученые, мученики, поэты и священники не говорили и не страдали во все века и разве они не представляли доказательства — в жизни и смерти — в божественном, которое есть в человеке, и в том, что он только в божественном обладает силою и свободой?

И это Богом вдохновенное учение тебе также проповедуется и тебя также преследуют различные милосердные соблазны, пока ты не почувствуешь и не научишься их сокрушению! Благодари судьбу свою за это и переноси с благодарностью остальное — оно тебе нужно; «самость» должна была быть уничтожена в тебе.

Благодаря благотворным пароксизмам лихорадки жизнь прекращает глубоко лежащую хроническую болезнь и торжествует над смертью. Бушующие волны времени не поглощают тебя, а подымают в лазурь вечности. не люби удовольствия, а люби Бога. Вот вечное да, в котором разрешаются все противоречия, и каждому, кто по этому пути идет и действует, — становится хорошо.

50. Всякая работа, даже пряжа хлопка, благородна; только работа благородна, повторяю и утверждаю это еще раз. И, таким образом, всякое достижение — трудно. Легкой жизни нет ни для одного человека, ни для одного бога. Жизнь всех богов представляется нам возвышенною грустью — напряжением бесконечной борьбы с бесконечным трудом.

Наша наивысшая религия называется «поклонение страданию». Для сына человеческого не существует заслуженно или даже незаслуженно носимой короны, которая не была бы терновым венцом. Все это было когда-то очень хорошо известно, будучи высказано словами или, еще лучше, прочувствовано инстинктивно каждым сердцем.

Разве вся низость, весь атеизм, как я это называю, человеческих поступков и деяний настоящего поколения в той невыразимой жизненной философии, — не кажется претензией быть, как люди это называют, «счастливыми». Самый жалкий из тех, кто бродит в образе человека, преисполнен мыслью, что он, согласно всем человеческим и божеским законам, имеет право быть «счастливым». его желания, — желания несчастнейшего бедняка, — должны быть исполнены. его дни, — дни несчастнейшего бедняка, — должны протекать в мягком течении наслаждения, что невозможно даже для самих богов. Фальшивые пророки проповедуют нам: «Ты должен быть счастлив; ты должен любить приятные вещи и найти их». И вот народ кричит: «отчего мы не нашли приятных вещей?»