Сократ ходил босиком или в деревянных туфлях, а тем не менее прибыл благополучно. Его не спросили ни о туфлях его, ни о доходе, а только о его работе. — Собственность, брат мой? Даже само тело мое и то принадлежит мне лишь на время жизни. А мой тощий кошелек, это «нечто» и это «ничего», был рабом у карманных воров, ростовщиков и маклеров: он принадлежал им, он мой, а теперь твой, если ты захочешь украсть его. но душа, которую Бог в меня вдохнул, — мое я и его силы принадлежат мне, и я не позволю их украсть. Я называю их моими, а не твоими; я хочу сохранить их и действовать с их помощью, насколько возможно: Бог их дал мне, и черт их у меня не отнимет. О друзья мои! Общество существует для очень многих целей, которые не так легко перечислить.
Верно то, что общество ни в какое время не препятствовало человеку стать тем, чем он может стать. Черный как смоль негр может стать Туссеном-Лувертюром, убийцей, трехпалым человеком, что бы ни говорила об этом желтая Западная Индия. Шотландский поэт, «гордящийся своим именем и своею страной», может ревностно обратиться к «господам календонской охоты» или стать измерителем пивных бочек или же трагичным, бессмертным певцом с разбитым сердцем; смягченное эхо его мелодии слышно в течение многих столетий и звучит в святом «Miserere», которое во все века и из всех стран подымалось к небу. Ты, несомненно, не помешаешь мне стать тем, чем я могу стать. Даже по поводу того, чем я мог бы стать, я предъявляю тебе удивительные требования, — кажется, неудобно теперь сводить счеты. Защита собственности? Какие приемы усвоило бедное общество, которое хочет еще оправдать свое существование в такое время, когда только денежные дела связывают людей? Мы вообще не советуем обществу говорить о том, для чего оно существует, а употребить все усилия на то, чтобы существовать, стараться удержаться в жизни. Это самое лучшее, что оно может сделать. оно может положиться на то, что, если бы оно только существовало для защиты собственности, оно тотчас потеряло бы способность к этому.
33. Первый плод богатства, особенно для человека, рожденного в богатстве, — это внушить ему веру в него и при этом скрыть от него, что есть еще и другая вера. Таким образом, он воспитывается в жалкой видимости того, что называется честью и приличием.
34. Я тоже знаю Маммону, английские банки, кредитные системы, возможность международного труда и сообщения и нахожу их достойными сочувствия и удивления. Маммона, как огонь, — самый полезный из всех слуг, но и самый ужасный из всех повелителей. Клиффорды, Фиц-Адельмы и борцы рыцарства «желали одержать победу» — это не подлежит сомнению. Но победа, — если она не достигалась в известном духе, — не была победой, и поражение, перенесенное в известном духе, в сущности, было победой. Я повторяю, если бы они только считали скальпы, то остались бы дикарями, и не могло бы никогда быть речи о рыцарстве или о продолжительной победе.
А разве нельзя найти благородства мысли в промышленных борцах и вождях? Разве для них одних, среди людей, никогда не будет никакого другого блаженства, кроме наполненных касс? Видеть вокруг себя красоту, порядок, благодарности, преданные человеческие сердца и не усматривать в этом никакого значения; неужели лучше видеть в обществе искалеченность, возмущение, ненависть и отчаяние от полмиллиона гиней? Разве проклятие ада и полмиллиона кусочков металла могут заменить благословение Божье? разве нет никакой пользы в разрастании благодати Божьей, и она только в денежной наживе?
Если это так, то я предвещаю, что фабрикант и миллионер должен быть готов к тому, чтобы исчезнуть; что и он не рожден быть одним из властелинов сего мира; что и его нужно каким-нибудь способом низвергнуть, связать и поставить наряду с прирожденными рабами сего мира! Нам не нужны дикари, которые не могут постепенно превращаться в благородных рыцарей. Наша благородная планета не хочет ничего знать о них и в конце концов не терпит их более!
Неутомимое в своем милосердии небо ниспосылает в этот мир еще другие души, для которых, равно как и для их предшественников в древнеримские, древнееврейские и в иные благородные времена, всесильная гинея, по существу, оказывается бессильной гинеей… И таких душ не одна, а много; они существуют и будут существовать, если только боги не осудили этот мир на скорую, ужасную гибель.
Все они избранники мира, прирожденные борцы, сильные мужи и Самсоны — освободители этого бедного мира, так что бедному миру — Далиле не всегда удастся лишать их силы и зрения и заставлять в полной тьме вертеть жалкий мельничный жернов! В наши дни такие души не будут в ладу с миром. Даже Байрон в конечном счете был доведен до сумасшествия и решительно отказывался подчиниться миру. Мир с его несправедливостями, основанными на золоте жестокостями и надоедливыми желтыми гинеями вызывает отвращение у таких душ.