Вожделение бездны

- Как хорошо! - восклицала Аня, подливая и подкладывая гостю. Прислугу она попросила не показываться.

- Почему же у тебя нет денег? - бесцеремонно спросил Кутузов, припомнив мучительную гонку по Москве с пустячной поисковой операцией. - Я сыну оставил всё, но и была-то мелочь. А у тебя совсем нет.

- У меня их… невозможно потратить за одну жизнь. Я ещё не достигла двадцати одного года, а все мои деньги живут за горизонтом, где возраст - непременное условие обладания наличностью.

- Разве?.. - усомнился Кутузов. - А если серьёзно?

- А если серьёзно, то у нас на даче коммунизм. Денег нет, проблем нет, потребности удовлетворены. Папа мечтал пожить при коммунизме. Живём. Ферштейн?

- Не очень. А как ты живёшь одна? У тебя что, везде по городу и миру няньки рассованы, и у них вечно кипит в котелке? Вдруг Аня заскочит на вкусненькое? - Кутузов по советской привычке похамливал богатству.

- У меня повар и карточка. Во всех магазинах и ресторанах я плачу картой. А где не принимают карты, туда не хожу я. Папа управляет моим счётом, не знаю как, чтобы я не могла просто снять наличные, а только на покупки, только через официальную кассу. Он ужасно законопослушный. Он всё время перед кем-то отчитывается, что у него белые деньги…

- Я думал, зелёные, - усмехнулся Кутузов.

- Зелёных у него сколько хочешь. Белые - в смысле чистые. Не чёрные. Твоя острота на троечку. Если бы он был сейчас в России, мы с тобой попросили бы у него для тебя, он дал бы, наверное.

- Бы. Наверное. А когда он вернётся в Россию? - улыбнулся Кутузов, машинально

регистрируя логические и стилистические провисания в её речи. Собственно, так он слушал всегда и всех.

- Понимаешь, есть ещё мама.

- Понимаю, - самоуверенно сказал Кутузов. - Мы пойдём смотреть мои сокровища?

- О, прости! - Девушка позвонила, посуда исчезла. - Пойдём в библиотеку.

- И такое тут есть? - простодушно удивился Кутузов.

- Слушай! - наконец взъярилась Аня. - Ты хоть разок спросил, чем в этой жизни занимаюсь лично я?

- Извини. Не спросил. А сейчас ещё можно?..

- Можно. Я переводчик экстра-класса. Устно и письменно. С четырёх языков на три. С Востока на Запад и обратно. У меня уже есть высшее образование. Вундеркинд. Работаю с четырнадцати лет. Индиго. Какие слова ты ещё знаешь? Мой мерсик -

именно мой! Я же тебе говорила. Показала его папе, когда уже купила, а до того я сама научилась водить, получила права, потом купила очень много часов индивидуальных тренировок. Очевидно, всё было для одной великой цели: научиться тормозить. И притормозить возле тебя.

- Извини. Сюжет… не вписывается в парадигму. Я привык видеть иных, студентов, они твои ровесники. Мой сын, кажется, тоже твой ровесник. Тебе сколько годиков?

- Двадцатый понёсся. Вскачь. Сам видишь.

- Ваське тоже. Так же. Слушай, ты удивительная! Но если у тебя были наличные, чтобы купить машину, почему сейчас нет? Ты всё папе отдаёшь?

- Точно. Ты тоже удивительный. У меня всё, вообще всё на карточках именно после покупки мерсика. Папа слегка струхнул, когда понял, с кем связался, и создал специально для меня, так сказать, карточную систему. А оттуда - только на

безналичные платежи. Я кажусь ему опрометчиво самостоятельной. Пошли, мыслитель. У меня сейчас вправду нет евро для твоего шантажиста.

- Хорошо, но странно, - заметил Кутузов, испытывая замешательство, любопытство и азарт.

Описание библиотеки мы пока отложим, поскольку в данном случае был бы уместен генеральный каталог.

В центре, на деревянном журнальном столике величиной с футбольное поле, высилась аккуратная пирамида из Библий, сложенная заботливыми руками местного библиотекаря.

Кутузов ахнул, застыл, схватил Аню за руку.

Вчера, получив имущество, привезённое на прицепе, пожилой библиограф перепугался, перекрестился, но взял себя в руки и всю ночь, постанывая от блаженства, разбирал сакраментальные богатства. Утром пришла великолепная волна чувства: полное оправдание любви. Можно, разумеется, любить и человека; библиограф допускал человека, довольно шаткую гипотезу, - но всегда чуял недостаточность самоигральных мотивов для столь предметной любви. Маловато. При человеке всегда надлежит поискать вокруг.

Дивной ночью призрачно, из подкорешковой пыли, касанием тугого ветра веков, от подмигивания нежной виньетки - в голове библиографа пробился туннельный ход к истине, руша пустую породу иллюзий, любовные страхи, открывая пути. В разломы

ворвался счастливый шквал озарений, и библиограф наконец презрел насмешки. Да, я

- книжный червь! И рад этому до безумия. Не стоит иронизировать.

Он обрёл ясность и понял себя, он прожил самую счастливую ночь, перебирая живые

книги. Они сами уложились в пирамиду классической четырёхгранной формы наподобие Великой.

Пережить сотворение Библиотеки, ослепительную простоту пламенного жеста: "Библио"

- "тека". Он достиг вершины.

Узрев чудо, Кутузов сначала ощутил судорогу дикой ревности к врагу, коснувшемуся его возлюбленных, но быстро воспрянул и бесстрашно принял шквал энергии,