Процесс над Пятаковым, Серебряковым, Радеком, Сокольниковым и другими обвиняемыми проходил в январе 1937 года. Два месяца назад Орджоникидзе вернулся из отпуска. Отдыхал в Кисловодске, где и отметил своё 50-летие. В честь этой даты 27 октября 1936 года в Пятигорске провели торжественное заседание. Сам Григорий Константинович присутствовать на нём отказался, и это ещё раз говорит о его человеческих качествах. На заседание поехала жена, Зинаида Гавриловна. Позднее она вспоминала:
Казалось, ничто не предвещало беды. По приезде в Москву Орджоникидзе с головой окунулся в наркоматовские дела. Оснований для особого беспокойства вроде не было: 50-летие отмечено страной как всенародный праздник, в честь юбиляра переименован город Владикавказ, имя Серго присвоено множеству заводов и колхозов, школ и институтов, улиц и площадей. Отношение к нему Сталина оставалось без изменений, таким же, каким оно сложилось с тех пор, когда Ленин незадолго до своей кончины несколько отдалил от себя Орджоникидзе — может быть потому, что лучше разглядел его слабые стороны, излишнюю горячность, недостаточно широкий кругозор, с которым можно было мириться в годы подпольной борьбы, а сейчас он уже явно не устраивал. Заметив некоторое охлаждение Владимира Ильича к Серго, особенно после «грузинского инцидента», Сталин не бросил его на произвол судьбы, а приблизил к себе.
До последнего времени бытовала версия о якобы исключительно дружеских отношениях между Сталиным и Орджоникидзе в течение всей их совместной работы. И только сейчас стало известно, что эти отношения имели довольно сложную историю, что их драматизм достигал порой весьма высокого напряжения. После долгих десятилетий молчания всё больше обнаруживается свидетельств и документов, из которых вытекает, что отношения между Сталиным и Орджоникидзе протекали не так ровно и гладко, как это преподносилось официальной историографией. Были здесь свои приливы и отливы. Очевидно одно — они постепенно обострялись, а затем пришли к полному кризису, завершившись трагической гибелью Серго. Облачка взаимонепонимания и размолвок чётко обозначились к середине тридцатых годов. Следует отметить, что на протяжении всех лет совместной работы Сталин настороженно следил за тем, как вёл себя его земляк. По свидетельству С.З. Гинзбурга, близко знавшего Серго много лет, особую подозрительность Сталина вызывала дружба Григория Константиновича с Кировым. Орджоникидзе после гибели Сергея Мироновича ушёл в себя, стал молчалив, ещё более сосредоточен.
«Получив сообщение об убийстве Кирова, Серго сказал Сталину, что хочет немедленно выехать в Ленинград, — пишет С.З. Гинзбург в своих записях, впервые напечатанных в 1991 году. — Сталин категорически воспротивился: «Тебе нельзя ехать, с твоим больным сердцем», — настаивал он. Но это, по-моему, были лукавые слова. Я глубоко убеждён, что Сталин отговаривал Серго от этого намерения потому, что знал: Орджоникидзе сделает всё, чтобы разобраться в подлинных обстоятельствах гибели Кирова. На мой взгляд, именно тогда и завязался тот узел, от которого потянулась ниточка к другой драме — смерти самого Серго, также при загадочных обстоятельствах».
Автор этих записок, содержащих немало потрясающих сенсаций, свидетельствует, в частности, что, по его наблюдениям, ближе к середине тридцатых годов Сталин начал охладевать к Орджоникидзе. Трудно сказать, что было причиной. Однако Гинзбург и его товарищи по работе стали замечать, как обычно жизнерадостный Серго возвращался со встреч и заседаний «наверху» посеревшим и задумчивым. Бывало, у него вырывалось:
— Нет, с этим я не соглашусь ни при каких условиях!
Гинзбург не знал точно, о чём идёт речь, и, конечно, не задавал некорректных вопросов. Но иногда Серго спрашивал его о том или ином работнике промышленности, и Гинзбург мог догадываться, что, очевидно, «там» шла речь о судьбе этих людей. В то время всё более сгущались тучи над многими руководителями строительных организаций и промышленности.