Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

20 января 1925 года «Правда» напечатала письмо Троцкого о его вынужденной отставке. Письмо составлено на основе подготовленного им в ответ на обвинения ещё в ноябре 1924 года обширного опровержения «Наши разногласия», которое, однако, тогда напечатано не было. Оно пролежало в Гарвардском архиве 64 года и было обнаружено только в 1988 году. Профессор В. Сироткин впервые опубликовал его в советской прессе в 1989 году с сокращениями. Заявив об уходе с поста председателя Реввоенсовета, Троцкий отвергал все предъявленные ему обвинения, но сообщал о своей готовности подчиниться партийной дисциплине.

«Фактическая причина низвержения Троцкого с пьедестала «творца Октября» и «героя гражданской войны» — ни тогда, ни тем более позднее (когда он после сфальсифицированных процессов тридцатых годов был превращён в «убийцу», «шпиона» и «террориста») партии и народу сказана не была», — пишет В. Сироткин. Что же на самом деле произошло? Ведь мы-то теперь знаем: Владимир Ильич простил Троцкому весь его прежний дооктябрьский «небольшевизм». Казалось бы, чего проще — сослаться на «Письмо к съезду», и весь конфликт относительно старого письма Троцкого Чхеидзе исчерпан. Однако ни Троцкий, ни его оппоненты завещание почему-то не вспоминают.

К ответу на вопрос, что же на самом деле произошло, в какой-то степени приближает лишь один партийный документ — резолюция пленума МГК от 21 ноября 1924 года, принятая по инициативе Каменева: ««Уроки Октября» есть грубейшее нарушение товарищем Троцким обязательств, принятых на XIII съезде, и подрывная работа против единства партии…»

О каких это нарушениях идёт речь? Уж не о неопубликовании ли ленинского завещания?

Точно. «Итак, в «Уроках Октября» Троцкий воспроизвёл штрейкбрехерский акт в поведении Зиновьева и Каменева накануне Октябрьского вооружённого восстания (публикация письма в газете «Новая жизнь» о планах большевиков), — пишет профессор Дипломатической академии, — и, главное, намёк на завещание Ленина, в котором отмечено, что «октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью…»»

Правда, Ленин тут же заметил, что эпизод этот «также мало ставит им в вину лично, как небольшевизм Троцкому». Но эту-то оценку «демон революции» опустил, а его соперники в отместку как раз и раздули именно «троцкистский небольшевизм», тем более что его было во сто крат до Октября больше, чем «эпизодов» у Зиновьева и Каменева.

Кроме того, Троцкий допустил «утечку информации» из секретного ленинского завещания за границу. Близкий к Джону Риду американский журналист и биограф Троцкого Макс Истман довольно точно уже в 1925 году в книге «Россия после Ленина» изложил текст завещания, да ещё обнародовал упомянутое письмо Крупской. (Речь идёт о письме, которое Крупская прислала Троцкому через неделю после того, как скончался Ленин, где говорится: «То отношение, которое сложилось у В.И. Ленина к Вам… не изменилось у него до самой смерти». — Н.З.)

Пикантность ситуации состояла в «партийной тайне» — ни Троцкий, ни его оппоненты не могли прямо сослаться на завещание Ленина. Вся дискуссия вокруг «Уроков Октября» шла по принципу — «в огороде бузина, а в Киеве дядька»…

…И Троцкого вновь заставили покаяться под угрозой вывода из Политбюро. 1 сентября 1925 года в «Большевике» он публично отмежевался от своего биографа Макса Истмана, обозвав изложенное журналистом с его же слов ленинское завещание «фальшивкой и болтовнёй».

Переизбрав Сталина генсеком, Зиновьев и Каменев, как им казалось, прочно подстраховались: было принято решение, что завещание воспроизведению не подлежит. Каждый из тройки преследовал свой интерес. И вдруг Троцкий нарушает «конвенцию», навязывает партии дискуссию.

Нет, не агнцем был Лев Давидович, далеко не кротким агнцем, на которого набросилась стая кровожадных волков. Кто знает, может, именно он и нанёс первый удар по противникам, и удар этот был рассчитан с иезуитской хитростью.