Глас «народа» не пропадает втуне. Созданный Свердловым ещё в июле, сразу после убийства Володарского (Моисея Марковича Гольдштейна — без образования, прибывшего вместе с Троцким в мае 1917 года, ставшего большевиком за два месяца до Октября, наркома по вопросам печати, пропаганды и агитации, главного редактора «Красной газеты») Верховный революционный трибунал, куда, кстати, вошли люди из его «собственной среды», как однажды неосторожно высказался Яков Михайлович, приступил к кровавой бойне. Тысячи несчастных, абсолютно чуждых политической борьбе людей гибли под дулами матросских маузеров только за то, что на их ладонях не было мозолей, и это давало повод заподозрить их в принадлежности к буржуазии, которую надлежало полностью уничтожить. Принцип был один: раз образован — к стенке!
В пучине взаимоистребления, когда жертвы, включая и невинных, становились привычными, люди, поднимавшие оружие друг на друга, не знали сомнений. Каждый из них выглядел в глазах другого врагом, а значит, и смерть с обеих сторон считалась делом простым. Мудро ли мы поступаем, когда с высоты сегодняшнего дня, своих понятий о гуманизме, судим прошлое, предъявляем ему строгий счёт?
Не знаю. Однако согласитесь: нельзя делать небывшим то, что было. Сегодня по-иному воспринимаются и обстоятельства, связанные с расстрелом царя, его жены, пятерых детей и ещё четверых из прислуги.
Долгое время в Екатеринбурге самой большой достопримечательностью был пустырь, где до 1977 года стоял оштукатуренный особняк богатого купца Ипатьева. Сегодня его можно увидеть только на ностальгических почтовых открытках. «Последнее местопребывание царской семьи» — написано под фотографией.
В Ипатьевском доме на улице, которая в царской России называлась Вознесенским проспектом, в ночь на 17 июля 1918 года был загублен в вихре Гражданской войны глава династии Романовых. В Екатеринбург, за несколько недель до расстрела были эвакуированы из Тобольска Николай II с семьёй. Здесь они надеялись получить разрешение на эмиграцию из России.
Ещё до недавнего времени спорили историки, кто же приказал расстрелять царскую семью и их прислугу, обезобразить до неузнаваемости и отвезти в ближайшую шахту.
Свидетелей кровавой акции было достаточно. Трагическая ночь детально документирована. Но дальнейшие следы терялись во мгле. Где-то в болотах вблизи города погребены трупы, которые искали молодые свердловчане, интенсивно занимавшиеся делом убийства царя, его жены, четырёх дочерей и больного наследника трона царевича Алексея.
В городе, где умер последний русский царь, просыпается русская совесть.
«Не кажется ли вам, что факт убийства семьи Романовых используется сейчас для обвинения большевиков не просто не в гуманности, а в кровожадности, для создания ореола святости вокруг царской семьи?» — спрашивает корреспондент у Олега Платонова, автора книги «Цареубийцы» и многочисленных публикаций о расстреле в Екатеринбурге.
Действительно, у некоторых это вызывает недоумение. Во время английской революции был же казнён король Карл I, но одной из значительных исторических фигур Англии считается не обезглавленный король, а вождь английской революции Оливер Кромвель. А взять Великую французскую революцию? Вроде как ни один из казнённых монархов к лику святых тоже не причислялся. Да нередко и сами монархи ради престола (и не только) убивали и детей соперника, и друг друга.
Ореол святости царской семьи имеет иной характер, считает О. Платонов, поскольку у неё естественная природа. Царь и его семья были для русских не просто людьми, а высшими выразителями российской государственности, державности. Ореол святости царской семьи — это ореол высокой идеи Святой Руси, величайшие духовно-нравственные ценности которой мы находим в православной этике, русской иконе, труде как добродетели, взаимопомощи и самоуправлении русской общины и артели — в общем, в той структуре бытия, где духовно-нравственные ценности жизни преобладали над материальными, где целью жизни было не потребление, а преображение души. Злодейское убийство царской семьи рассматривается писателем как сознательное уничтожение тех начал, которые были и будут для русских людей всегда святы, хранятся вечно в родовом сознании, психологии народа и, быть может, закреплены в них генетически.