Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

Точно так же, по нотам, были разыграны и остальные акты трагедии по уничтожению родственников царя. В течение двух недель всех их подвергли физическому истреблению, независимо от того, где они находились — в Москве, Петрограде, Перми, Екатеринбурге, Алапаевске. Учинив кровавые расправы, схоронили так, чтобы никто и никогда не нашёл их останков. Всё делалось одинаково, по одному сценарию.

Сотворив своё гнусное дело, убийцы, глядя на ещё тёплые трупы, начали грабёж. В Свердловском партархиве хранилась стенограмма встречи Юровского со старыми большевиками в 1934 году. Янкель Хаимович, в то время занимавший крупный пост в Москве (и это с его полутора классами образования), рассказывал, как после убийства царской семьи они, чтобы развлечься, надевали военные мундиры царя и весело маршировали. Много вещей и одежды было роздано родственникам подручных убийства. Некоей Голубевой, казначейше при исполкоме, Голощёкин подарил пуховую подушку царицы и женские ботинки на пуговицах очень хорошей мягкой кожи. Не забыли и своих высоких покровителей в Москве. В белокаменную, кроме золота и бриллиантов, направили три вагона вещей царской семьи. В них потом блистали жёны наркомов и члены их семей.

Тему причастности Свердлова к расстрелу царской семьи затрагивал и Троцкий. В его книге «Дневники и письма», вышедшей в 1990 году в Нью-Йорке, есть запись от 9 апреля 1935 года. «Белая печать, — пишет Лев Давидович, — когда-то очень горячо дебатировала вопрос, по чьему решению была предана казни царская семья… Либералы склонялись как будто к тому, что Уральский исполком, отрезанный от Москвы, действовал самостоятельно. Это не верно. Постановление было вынесено в Москве. Дело происходило в критический период Гражданской войны, когда я почти всё время проводил на фронте, и мои воспоминания о деле царской семьи имеют отрывочный характер. Расскажу здесь, что помню.

В один из коротких наездов в Москву — думаю, что за несколько недель до казни Романовых, — я мимоходом заметил в Политбюро, что ввиду плохого положения на Урале следовало бы ускорить процесс царя. Я предлагал открытый судебный процесс, который должен был развернуть картину всего царствования (крестьянская политика, рабочая, национальная, культурная, две войны и пр.); по радио (?) ход процесса должен был передаваться по всей стране; в волостях отчёты о процессе должны были читаться и комментироваться каждый день. Ленин откликнулся в том смысле, что это было бы очень хорошо, если бы было осуществимо. Но… времени может не хватить… Прений никаких не вышло, так как я на своём предложении не настаивал, поглощённый другими делами. Да и в Политбюро нас, помнится, было трое-четверо: Ленин, я, Свердлов… Каменева как будто не было. Ленин в тот период был настроен довольно сумрачно, не очень верил тому, что удастся построить армию… Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:

— Да, а где царь?

— Кончено, — ответил он, — расстрелян.

— А семья где?

— И семья с ним.

— Все? — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.

— Все! — ответил Свердлов, — а что?

Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.

— А кто решал? — спросил я.