Возлюби ближнего своего

— А я без тебя повалилась бы на постель и заревела.

Кто-то постучал в дверь.

— Брозе, — раздраженно сказал Керн. — И надо же ему прийти в разгар, так сказать, нежнейших любовных объяснений.

— Войдите! — громко сказала Рут.

Дверь отворилась.

— Нет! — воскликнул Керн. — Не может быть! Это сон! — Он встал так осторожно, словно боялся спугнуть привидение. — Штайнер, — заикаясь вымолвил он. Привидение ухмыльнулось. — Штайнер! — крикнул Керн. — Господи, да ведь это же Штайнер!

— Хорошая память — основа дружбы и гибель любви, — ответил Штайнер. — Простите, Рут, что вхожу к вам с сентенцией на устах, но только что я встретил своего старого знакомого, Марилла. Тут уж без сентенций не обойтись.

— Откуда ты? — спросил Керн. — Прямо из Вены?

— Из Вены. Но не прямо, а через Муртен.

— Что?! — Керн отступил на шаг. — Через Муртен?

Рут рассмеялась.

— Надо вам сказать, Штайнер, что Муртен — место нашего позора. Я там заболела, а этот злостный нарушитель границ угодил в полицию. Так что для нас Муртен — символ бесславия.

Штайнер хитро усмехнулся.

— Потому-то я и побывал там! Я отомстил за вас, детки! — Он достал бумажник и вынул из него шестьдесят швейцарских франков. — Вот. Это четырнадцать долларов или около трехсот пятидесяти французских франков. Подарок Аммерса.

Керн вылупил на него глаза.

— Подарок Аммерса? — с трудом выговорил он. — Триста пятьдесят франков?

— Это я объясню потом, мальчик. Спрячь деньги. А теперь дайте-ка на вас посмотреть! — Он оглядел их с головы до ног. — Впалые щеки, недоедание, вместо ужина какао на воде, и, конечно, никто об этом не знает?

— Пока еще нет, — ответил Керн. — Но всякий раз, когда мы доходим до ручки, Марилл приглашает нас пообедать. Он угадывает это каким-то шестым чувством.

— Есть у Марилла еще и седьмое чувство — страсть к живописи. Он не водил вас после обеда в музей? Такова обычная цена за его угощение.

— Да, он показал нам Сезанна, Ван Гога, Мане, Ренуара и Дега, — сказала Рут.

— Вон как! Импрессионистов, значит. Тогда он вас, по-видимому, угостил обедом. За ужин он заставляет идти смотреть Рембрандта, Гойю и Эль Греко. А теперь, ребята, одеваться! Живо! Рестораны города Парижа ярко освещены и ждут вас!

— А мы только что... — начала было Рут.

— Вижу, вижу! — угрюмо перебил ее Штайнер. — Сейчас же одевайтесь! Я купаюсь в деньгах!

— Мы и так одеты...

— И это называется одеты! Все понятно — продали пальто какому-нибудь единоверцу, который наверняка надул вас...

— Почему же... — сказала Рут.

— Дитя мое! Есть и среди евреев нечестные люди! Вынужден отметить это, как бы свято я ни чтил в настоящее время ваш народ-мученик. Итак, пошли! Исследуем вопрос о расовом происхождении жареных кур.

— А теперь выкладывайте все по порядку, — сказал Штайнер после ужина.

— Получается сплошная чертовщина, — заявил Керн. — В Париже есть все: не только туалетная вода, мыло и духи, но и английские булавки, шнурки для ботинок, пуговицы и даже изображения святых. Торговать почти невозможно. Что я только не перепробовал — мыл посуду, таскал корзины с фруктами, надписывал адреса, продавал игрушки... Никакого толку. Все это случайно и ненадежно. Две недели Рут работала уборщицей в конторе; потом фирма обанкротилась, и Рут не получила ни одного су. Она пыталась вязать и продавать пуловеры, но ей предлагали за них ровно столько, сколько стоила шерсть. — Он распахнул пиджак. — Поэтому я и расхаживаю по Парижу, как богатый американец, — в пиджаке и пуловере. Это очень здорово, когда нет пальто. Хочешь, она тебе свяжет пуловер?..

— У меня еще осталось немного шерсти, — сказала Рут. — Правда, черной. Вы любите черный цвет?

— Еще как люблю! Ведь и живем-то мы «по-черному», нелегально. — Штайнер закурил сигарету. — В общем, все понятно! Вы продали свои пальто или заложили их?

— Сперва заложили, а потом продали.

— Что ж, таков путь естественного развития. Вы были когда-нибудь в кафе «Морис»?

— Нет. Только в «Альзасе».

— Ладно. Тогда едем в «Морис». Есть там такой Дикман. Этот человек знает решительно все, включая подробности о приобретении пальто. Но я хочу расспросить его и о более важном деле. О Всемирной выставке, открывающейся в этом году.

— Всемирная выставка?

— Да, малыш, — сказал Штайнер. — Говорят, там набирают рабочих и не особенно интересуются их документами.

— Когда же ты успел все это разузнать, Штайнер? Сколько времени ты в Париже?

— Четыре дня. Прибыл сюда из Страсбурга. Были у меня там кое-какие дела. О вас мне рассказал Классман. Я встретил его в префектуре. Не забывайте, дети, что у меня есть паспорт. Через несколько дней переберусь в отель «Энтернасиональ». Очень мне нравится это название.

Кафе «Морис» чем-то напоминало венское кафе «Шперлер» и цюрихское «Грайф». То была типичная эмигрантская биржа. Заказав кофе для Керна и Рут, Штайнер подошел к какому-то пожилому человеку. Они поговорили. Затем человек испытующе посмотрел на Керна и Рут и ушел.