Возлюби ближнего своего

Штайнер поднялся и прошел назад. Ветер обдувал его, и он смотрел на проносившиеся мимо огоньки маленьких деревушек. В них жили виноделы. Он дышал полной грудью и испытывал опьянение, сильнее которого не бывает, — опьянение свободой. Он чувствовал, как кровь разливается по жилам, чувствовал теплую силу мускулов. Он жил. Его не поймали. Он жил, он сумел улизнуть.

— Возьми сигарету, брат, — сказал он проводнику, пришедшему на площадку.

— Давай. Только сейчас мне нельзя курить. Служба.

— А мне закурить можно?

— Можно. — Проводник добродушно улыбнулся. — В этом твое преимущество передо мной.

— Да, — согласился Штайнер, втягивая в легкие терпкий дым. — В этом мое преимущество.

Он пошел в пансион, где его задержала полиция. Хозяйка еще сидела в конторе. Увидев Штайнера, она вздрогнула.

— Здесь вы жить не можете, — быстро проговорила она.

— Могу. — Штайнер снял рюкзак.

— Господин Штайнер, это невозможно! Того и гляди нагрянет полиция. Тогда они вообще закроют мой пансион!

— Луизочка, — спокойно ответил Штайнер, — лучшее укрытие на войне — воронка от только что разорвавшегося снаряда. Почти никогда еще не бывало, чтобы в нее сразу же попал второй снаряд. Поэтому в данный момент ваше заведение — одно из безопаснейших мест во всей Вене!

Хозяйка в отчаянии схватилась за свою белокурую голову.

— Вы погубите меня! — воскликнула она.

— Как это прекрасно! Давно уже я мечтаю погубить кого-нибудь! До чего же вы романтическая натура, Луизочка! — Штайнер огляделся. — Есть у вас еще немного кофе? И рюмка водки?

— Кофе? И водку?

— Да, Луизочка! Я знал, что вы меня поймете. Такая хорошая женщина! А бутылка со сливовицей еще стоит в шкафчике?

Хозяйка беспомощно поглядела на него.

— Конечно, стоит.

— Вот это мне как раз и нужно! — Штайнер достал бутылку и две рюмки. — Вы выпьете со мной?

— Я?

— Да, вы! А то кто же еще?

— Нет, не выпью!

— Выпейте, Луизочка! Сделайте одолжение. Пить одному — это как-то бессердечно. Вот... — Он наполнил рюмку и подал ей.

Поколебавшись, хозяйка взяла рюмку.

— Ладно, Бог с вами! Но вы здесь не будете жить, правда?

— Только несколько дней, — успокоил ее Штайнер. — Не больше чем несколько дней. Вы приносите мне счастье. Я кое-что задумал. — Он улыбнулся. — А теперь давайте кофе, Луизочка!

— Кофе? Нет у меня здесь кофе.

— Есть, деточка. Вон стоит на полке. Держу пари, что он хорош.

Раздосадованная хозяйка рассмеялась.

— Ведь вот вы какой, ей-богу! Между прочим, меня зовут не Луиза. Меня зовут Тереза.

— Тереза! Не имя, а мечта!

Хозяйка принесла ему кофе.

— Тут остались вещи старого Зелигмана, — сказала она, показывая на чемодан. — Что мне с ними теперь делать?

— Это тот самый еврей с седой бородой?

Хозяйка кивнула.

— Он умер. Так мне сказали. Больше ничего о нем не знаю...

— Достаточно знать о человеке хотя бы это. А где его дети?

— Понятия не имею! Не могу же я думать еще и о них!

— Это верно.

Штайнер подтянул к себе чемодан и открыл его. Оттуда выпало несколько пестрых мотков ниток. В чемодане лежал тщательно упакованный сверток со шнурками. Затем костюм, пара ботинок, книга на древнееврейском языке, немного белья, несколько картонок с роговыми пуговицами, кожаный мешочек с монетами в один шиллинг, ремни для молитвы и белый талес[7], завернутый в шелковую бумагу.

— Не так уж много набралось после целой жизни, правда, Тереза? — сказал Штайнер.

— У иных и того меньше.

— Тоже верно. — Штайнер тщательно осмотрел древнееврейскую книгу и нашел записку, спрятанную в обложке. Он ее осторожно извлек и развернул. На листке был записан адрес.

— Понятно! Как-нибудь наведаюсь туда. — Штайнер встал. — Спасибо вам, Тереза, за кофе и сливовицу. Сегодня я вернусь поздно. Лучше всего поселите меня на первом этаже, в комнате, выходящей окном во двор. Тогда в случае чего я смогу быстро удрать.

Хозяйка хотела было что-то возразить, но Штайнер поднял руку.

— Нет-нет, Тереза! Если к моему приходу дверь не будет открыта, я приведу сюда всю венскую полицию. Но я уверен — дверь будет открыта! Сам Бог велел давать приют обездоленным. За это вам обеспечена тысяча лет величайшего блаженства в раю. Рюкзак я оставлю здесь.

Он ушел, понимая всю бесцельность продолжения разговора. Но он хорошо знал, как сильно действуют на психику человека буржуазного склада чужие вещи, оставленные в его доме. Рюкзак был, несомненно, лучшим квартирьером. Любые, пусть даже самые красноречивые уговоры возымели бы куда меньшее действие. Преодолеть сопротивление хозяйки можно было лишь одним способом — как бы незримо присутствуя у нее.

Штайнер явился в кафе «Шперлер», где надеялся встретить Черникова — русского, с которым сидел в тюрьме. Они условились ждать здесь друг друга в первый и второй день после освобождения Штайнера, в первом часу ночи. Русские эмигранты уже пятнадцать лет жили без подданства. В этом они были опытнее немцев. Черников обещал Штайнеру узнать, можно ли в Вене раздобыть фальшивые документы.

Штайнер присел к столику. Хотелось выпить, но никто из кельнеров не обращал на него внимания. Посетители обычно ничего не заказывали — большинство не имело ни гроша.