Он улыбнулся, приветливо взмахнул рукой и закрыл за собой дверь.
— Это он вас позвал, правда? — спросила женщина через какое-то мгновение.
Сперва Рут хотела ответить отрицательно, но потом кивнула.
— Я так и думала. Спасибо вам за то, что вы пришли. Но я могу остаться и одна. Идите занимайтесь своим делом. А я немного посплю.
— У меня нет никаких дел, — ответила Рут. — А сейчас я как раз учусь вязать. Этим я могу заниматься и здесь. Все принадлежности для вязания я захватила с собой.
— Есть и более приятные вещи, чем сидеть рядом с больной, — устало заметила женщина.
— Конечно. Но это все-таки лучше, чем сидеть одной.
— Так все говорят, чтобы утешить меня, — пробормотала женщина. — Я знаю, больных всегда утешают. Вы уж лучше прямо скажите, что вам неприятно сидеть рядом с больной женщиной, у которой плохое настроение, и что вы делаете это только потому, что муж мой вас уговорил.
— Да, ваш муж уговорил меня, — ответила Рут. — Но у меня не было намерения утешать вас. И я рада, что имею возможность поговорить с кем-нибудь.
— Вы же можете пойти прогуляться! — сказала больная.
— Я это делаю не очень охотно.
Не услышав ответа, Рут подняла глаза и посмотрела на растерянное лицо больной. А та оперлась на руки и пристально смотрела на нее… И внезапно слезы ручьями потекли из ее глаз. В одну секунду лицо ее было залито слезами.
— О, боже ты мой! Вы говорите это так просто… А я… Если бы я могла выходить на улицу!
Она снова упала на подушки. Рут встала. Она видела серые вздрагивающие плечи, видела нищенскую кровать в пыльном послеполуденном свете, солнечную холодную улицу за окном, дома с маленькими железными балкончиками, огромную светящуюся бутылку, висевшую высоко над крышами, — рекламу аперитива «Дюбонне», которая бессмысленно светилась, хотя было еще светло, и ей на мгновение показалось, будто все это находится где-то очень далеко, чуть ли не на другой планете.
Женщина перестала плакать. Потом медленно приподнялась.
— Вы еще здесь? — спросила она.
— Да.
— Я очень нервная и истеричная. И порой нервные припадки продолжаются целый день. Не сердитесь на меня, пожалуйста.
— Я и не думала сердиться. Просто мысли мои витали где-то в небесах, вот и все.
Рут снова присела рядом с кроватью. Она разложила перед собой образец джемпера и принялась за работу. Она не смотрела на больную, так как ей было тяжело видеть ее растерянное лицо. Девушке казалось, что, находясь рядом с больной, она просто хвалится своим здоровьем.
— Вы неправильно держите спицы, — сказала женщина через некоторое время. — Так вы будете вязать гораздо медленнее. Спицы нужно держать вот так.
Она взяла спицы и показала Рут, как их нужно держать. Потом взяла уже связанную часть и внимательно посмотрела на нее.
— Вот здесь не хватает одной петли, — сказала она. — Тут нужно снова распустить. Вот посмотрите.
Рут подняла глаза. Больная с улыбкой смотрела на нее. Лицо ее стало внимательным, сосредоточенным, целиком погруженным в работу. От прежнего выражения не осталось и следа. Бледные руки двигались легко и быстро.
— Вот так, — наконец сказала она. — А теперь попробуйте еще раз.
Брозе вернулся домой вечером. В комнате было темно. В окно глядело только вечернее небо и отливающая красным блеском огромная бутылка «Дюбонне».
— Люси? — спросил он в темноту.
Женщина на кровати шевельнулась, и Брозе увидел ее лицо. В отблеске световой рекламы казалось, что оно было окрашено нежным румянцем, словно случилось чудо и больная внезапно выздоровела.
— Ты спала? — спросил он.
— Нет, просто лежала.
— Фрейлейн Голланд давно ушла?
— Нет, всего несколько минут тому назад.
— Люси… — Он осторожно присел на край кровати.
— Мой дорогой! — Она погладила его по руке. — Что-нибудь нашел?
— Пока нет. Но я обязательно найду.
Некоторое время женщина лежала молча.
— Я для тебя большая обуза, Отто, — сказала она затем.
— Как ты можешь так говорить, Люси! Что бы я делал, если бы не было тебя.
— Был бы абсолютно свободен. Мог бы делать все, что захотел бы. Мог бы вернуться в Германию и работать.
— Вот как?
— Да, — продолжала она. — Разведись со мной. Там, в Германии, тебе это поставят в заслугу.
— Ариец, который вспомнил о чистоте своей крови и развелся с еврейкой, так что ли? — спросил Брозе.
— Да. Они наверняка говорят что-нибудь в таком духе. Они же лично ничего не имеют против тебя, Отто.
— Ничего. Зато я имею кое-что против них.