Возлюби ближнего!

Под письмом было напечатано следующее примечание:

«Публикуя полностью обращение Чудновского А. Д., редакция надеется, что читатели выскажут свое мнение по затронутым автором письма вопросам.

Что касается слова «жлоб», то оно означает грубость, невоспитанность, бескультурье и умственную недостаточность».

Алексей сидел, обхватив голову руками, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Все, что происходило с ним последние три недели, теперь, после этого письма, превращалось в драму. Видно, слишком далеко зашла эта болезнь, если никто не может ему помочь. Ни энергичный Тарелкин, ни старый фельетонист Лукерьев.

— Да кончится ли когда-нибудь эта сволочная чертовщина?! — в отчаянье воскликнул Алексей. — Вы представляете, что подумают обо мне люди, когда прочтут это письмо? Мало того что в их представлении я лжец, скрывший свою женитьбу, но я еще этот… как его…

Он вопросительно поглядел на Лукерьева, но старик счел за благо промолчать.

Минуты три, а может быть, и все четыре в комнате стояла абсолютная тишина. И если никто не слышал жужжания мухи и тиканья часов, то лишь потому, что все мухи этого микрорайона улетели в соседний гастроном, а тикающие часы давно перекочевали из прозаических произведений в телевизионные спектакли и кинодрамы.

Наступившее молчание разрядил громкий стук в дверь, но стук оказался пустой формальностью. Лукерьев даже не успел сказать «войдите», как в комнату влетел Вася Тарелкин и, на ходу расчесывая пятерней свои рыжие вихры, скомандовал:

— Прошу не задерживаться, у подъезда ждет редакционная «Волга». Мы накануне сенсационных открытий. Сейчас все вместе поедем в Гривцов переулок.

— Куда? — зычно спросил Лукерьев, и кончики его усов заколыхались, как ленточки бескозырки на сильном ветру. — Расскажи толком.

Тарелкин, не раз упрекаемый своим шефом за студенческую манеру начинать разговор с середины, вытянулся по-военному и неторопливо отчеканил:

— Рапортую, товарищ начальник! В результате проведенного мною под вашим руководством расследования установлена личность тайного недоброжелателя. Осталось навести кое-какие справки у гражданки Бурылиной Надежды Петровны!

Алексей сердито нахмурился, замахал руками:

— Нет, нет… Ее беспокоить незачем..

— Ошибаетесь, Алексей Дмитриевич, — ответил за Тарелкина Лукерьев. — Мы не хотели вас расстраивать, но с самого начала… все следы вели к вашей…

Лукерьев хотел сказать «невесте», однако на всякий случай сказал «знакомой»…

— А по-моему, вы все-таки ошибаетесь, — продолжал упорствовать Алексей. — Вы просто не знаете Надю. Ко всей этой чертовщине она не имеет никакого отношения. — Алексей скептически пожал плечами — мол, говорите что угодно, а я остаюсь при своем мнении.

— Но ты еще не знаешь, Вася, — обращаясь на этот раз к Тарелкину, возмущенно сказал Лукерьев, — какая гадость напечатана этим прохвостом в журнале.

— Знаю. Читал, — ответил юноша. — И не только читал, но даже успел заполучить оригинал письма.

Алексей вскочил.

— Кто же это?

— Потерпите еще денек, — ответил Тарелкин и хитро подмигнул. — Ну как, двинулись, ребята?

По вполне понятным причинам Алексей решительно отказался принять участие в задуманном журналистами походе.

— Ну что ж, — весело сказал Тарелкин, — рыцари нам тоже нужны!

— Все мы немного рыцари, — подтвердил Лукерьев и первым вышел из комнаты, по-военному печатая шаг.

Как часто мы склонны преувеличивать наши мелкие, прямо-таки пустячные житейские невзгоды. А случись, сохрани-избави, какая-нибудь действительно крупная неприятность, она и вовсе кажется преогромнейшим горем, которое неминуемо должно потрясти если не всю планету, то во всяком случае одну часть света, где мы имеем счастье проживать.

Так или почти так рассуждал наедине с собой и Алексей Чудновский. И никто из его близких друзей не мог убедить его в обратном.

Быстро пробегая по улицам, Алексей то и дело оглядывался, опасаясь встретить знакомых.

Он жил в полной уверенности, что буквально каждый прохожий узнает в нем того самого Чудновского, о котором известно, что он не только придира, скандалист и плохой семьянин, но еще к тому же просто неумный человек. А когда кто-нибудь в его присутствии произносил слово «жлоб», Алексей вздрагивал и краснел до ушей.

Теперь уже совершенно ясно, почему с некоторых пор Чудновский избегал показываться на глаза Наде и Ирине Федоровне.

От этого его страдания становились еще чувствительнее. Он по нескольку раз в день подбегал к телефону, набирал Надин номер и, услышав ее голос, вешал трубку, не находя сил произнести хотя бы одно слово.

Иногда желание увидеть Надю было таким сильным, что заставляло Алексея бежать на улицу, где она жила, подолгу бродить около ее дома, поглядывая на освещенные окна ее квартиры.