Возлюби ближнего!

— Ни на копейку. Что было, то давно в архив сдано. Рад, что из этого грязного болота вылез… А вас с Кореньевым мне жалеть не за что. Ну, да это не моя забота… Я для Кореньева одну газетную вырезку приготовил. Когда собирался в командировку, захватил ее с собой. Кто-то мне сказал, что он в Дымске бродяжит.

— Мы с ним и уехали бы отсюда, да времена строгие больно. Не то что раньше… А с работой себя постоянной связывать душа не позволяет… Если хотите, дайте мне это письмо, я передам Кореньеву. Не обману.

— Передайте. И скажите: если будут у него какие-нибудь вопросы или совет мой потребуется — пусть напишет. Адрес здесь указан.

— А как насчет этого… в смысле промывания горла? Даром ведь даже государство писем не доставляет… Марку требует… За ваше, так сказать, процветание… Полтинник тоже деньги. Передам, передам… Не волнуйтесь.

Конверт был плохо заклеен, в нем лежала газетная вырезка с подчеркнутыми строчками. Гарри прочел:

«Инюрколлегия (Москва, Тверской бульвар, 13) по наследственной линии разыскивает родственников умершей в Аргентине Фрэди Фридолины Фримль Афродиты Ефросиньи Фроси Сантьеро Густайро Тюббик, урожденной Кореньевой, родившейся в 1899 году в городе Туле и скончавшейся в 1972 году и завещавшей все свое состояние в пользу оставшихся в живых детей единственного брата Кореньева Ричарда Макаровича».

Восемь раз прочел Гарри это набранное мелким шрифтом извещение, после чего положил его обратно, хотел послюнить, чтобы заклеить конверт, но во рту внезапно стало так сухо, что, лизнув несколько раз клеевую полоску, подошел к водосточной трубе и, смочив палец талым снегом, привел наконец конверт в должный порядок.

«А вдруг он все-таки утонул?» — подумал Гарри.

— Нет, нет, — пробормотал, как в горячечном бреду, Гарри. — Этого нельзя допустить… Ведь, шутка сказать, такой сногсшибательный случай — наследство в Аргентине… Это тебе не жук начихал… Это покрепче всякой зарплаты будет. Миллионы, наверное… Как там по-их-нему, по-аргентински… Крузейро, центаво… Нет, — оборвал себя Курлыкин, — кажется, не крузейро… Крузейро — это Бразилия.

И, как это иногда бывает, вместо того чтобы думать о главном и тут же, мгновенно, принять важное решение, в голову Гарри незванно вошла какая-то третьестепенная мысль и почти целиком завладела его вниманием.

«Кажется, все-таки не крузейро и не центавы, это валюта не аргентинская, — сверлило мозг, — а бразильская».

Гарри постоянно читал печатавшийся в газете бюллетень валютного курса.

— Австралийские доллары за одну единицу — на наши деньги рубль одна копейка, австрийские шиллинги за сто — три рубля шестьдесят три копейки, английские фунты стерлингов — за один фунт — два рубля шестнадцать…

— Вспомнил! — Гарри даже подпрыгнул от радости. — Аргентинские песо — за сто — шестнадцать рублей пятьдесят восемь копеек… Песо! Неплохо, — решил он, — валюта вполне приличная, — как будто бы ему предлагали получить крупную сумму именно этой самой валютой.

«Да ведь не о том сейчас думать надо, — сердито сплюнул Гарри. — Надо этого идиота самоубийцу разыскать… Сию же минуту…»

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

На остановке, у которой оказался Гарри, — никакой очереди и свободное такси. За всю свою жизнь Курлыкин в первый раз отважился воспользоваться таксомоторными услугами.

— К пляжу, — часто дыша, произнес Гарри. — Не купаться, понятно, — объяснил он шоферу, — а к набережной Тарабарки, не доезжая вечернего ресторана… скорее…

— О-кей! — кивнул головой шофер, и машина тронулась на предельной скорости.

Гарри расплатился с шофером и, ощущая щемящую боль в сердце от только что произведенного расхода, отправился искать на берегу брошенного им два часа тому назад приятеля. Кореньева нигде не было.

«Значит, утонул, — решил Гарри. — Знай я, что он имеет тетку в этой знойной Аргентине, я бы разве позволил ему совершить такое безрассудство… Я бы из воды его, подлеца, вытащил! Я бы на благородный поступок ради такого дела пошел!»

От одной только мысли, что может рухнуть хитро задуманная махинация, благодаря которой он мог стать совладельцем капиталов кореньевской тетки, Курлыкин почувствовал себя очень плохо, а тут еще все возрастающее сожаление о безвозвратно потерянных полутора рублях, затраченных на поездку в такси, чуть и вовсе не свалили его с ног.

Убитый горем Гарри сидел теперь на успевшей обсохнуть скамейке и бросал тревожные взгляды на присмиревшую Тарабарку, все еще надеясь, что из недр ее вдруг покажется голова незадачливого клиента и собутыльника.

— А вы что тут, молодой человек, делаете? — услышал Гарри голос женщины в кожаной куртке.

— Это не у меня надо спросить, а у вас, леди, — пощипывая баки, сказал Гарри.