Возлюби ближнего!

— Я не леди, гражданин, а сторож, — рассмеялась женщина. — И меня интересует, что в такое безлюдье привело вас на территорию моего микрорайона?

Гарри дотронулся до козырька кепки и во избежание лишних разговоров вежливо ответил:

— Товарища разыскиваю, условились встретиться здесь, погулять по вечерним улицам…

— Этот участок под усиленным контролем, — вздохнула женщина. — Вечно здесь какая-нибудь петрушка!.. Недавно пьяницу в вытрезвитель отправили. Его один дядька из воды вытащил… Фамилию свою назвать не пожелал… Скромный такой… Он и машину из вытрезвителя вытребовал… Телефон-то ведь только сейчас исправили… циклонище все провода порвал…

Гарри вскочил со скамьи.

— А как он выглядел?

— Да человек как человек. Среднего роста, шапка меховая… с портфелем…

— Я не про спасителя, я про этого, которого он спас!

— А этого весь город знает… Он сюда за длинным рублем прилетел… по оргнабору, да застрял, живет как паразит, поработает неделю где-нибудь и шляется по забегаловкам, пока все не пропьет…

— Так это же Генка Кореньев! — радостно крикнул Гарри. — Жив, значит!.. Спасибо, дорогая, обрадовали! Большое вам мерси!

Гарри долго тряс женщине руку. Потом, заметив зеленый огонек такси, замахал обеими руками, вскочил в машину и голосом отчаявшегося человека приказал:

— Едем на Гусляровский… Серый большой дом рядом с поликлиникой!

Шофер, понимающе кивнув головой, признался:

— Первый раз вижу, чтобы человек сам себя в вытрезвитель отправлял… да еще за свой собственный счет… Вот это сознательность!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Здесь все было на высоком уровне. Постороннему человеку, если бы ему довелось стать свидетелем сцены, когда, очнувшись после крепкого нездорового сна, Геннадий Кореньев принял из рук заботливого медбрата большую кружку огуречного рассола, могло показаться, что он находится не в районном вытрезвителе, а по меньшей мере на дипломатическом приеме по случаю тезоименитства шестого заместителя папского нунция по оргхозработе.

А если бы к тому же он бы поинтересовался стенной газетой, издаваемой силами «передовиков активного вытрезвления», то обязательно обратил бы внимание на критический стихотворный фельетон, посвященный пациентам, не погасившим прошлогодней задолженности. Фамилия Кореньева упоминалась, здесь в числе хронических неплательщиков.

Гарри Курлыкин прочел этот фельетон дважды, дожидаясь, пока дежурный по вытрезвителю доложит начальству о его визите.

«За такую задолженность, — подумал Гарри, — его, негодяя, могут здесь к черной работе приспособить. И не меньше чем на полгода, пока всю сумму отработает!»

— Начальник против свидания не возражает, — сообщил дежурный, — но только попозже. Гражданин Кореньев недавно проснулся и снова задремал.

— Да разбудите его, — возмущенно сказал Гарри. — Поди-ка цаца! Мне же некогда… Я тороплюсь… Кстати, сколько за ним недоимки?

— А вот считайте — за шестьдесят девятый он уплатил полностью, а за прошедшие два года попадал к нам семнадцать раз…

— Так это больше сотни! — воскликнул Гарри.

— Приплюсовать надо, еще пени, — напомнил дежурный. — Но ничего, с завтрашнего дня начальник приказал Кореньева в кочегарку прикомандировать. Месяца два пошурует лопатой, глядишь, еще наличными останется.

В приемной раздался мелодичный звон, и на диске выскочила цифра «8».

— Ваш Кореньев проснулся… Сейчас мы его нашатырем опохмелим, а вы чуточку подождите…

Разглядывая появлявшиеся, одну за другой цифры, Гарри услышал характерные щелчки включенного микрофона и вслед за ними дребезжащий голос популярной певицы:

Спасибо, аист,
Спасибо, птица…

Почему-то это была самая любимая, пластинка пациентов вытрезвителя, и по их требованию ее заводили очень часто.

Кореньев явился в сопровождении дежурного, который вежливо откозырял и, сказав, что на свидание отпущено пятнадцать минут, ушел.

Гарри сразу даже не узнал своего друга, до того он изменился. Лицо Кореньева сморщилось, глаза запали, тонкие губы стали еще тоньше, обнажив кривые корни ломаных зубов. Только уши, похожие на гигантские пельмени, остались такими же, как были.

Видимо, от долгого сна Кореньев не мог как следует продрать глаза, но сильное опьянение прошло, и он уже понимал, где находится и с кем разговаривает. Все, что с ним было до прибытия сюда, Кореньев почти не помнил. Здесь, прежде чем уложить его в постель, с Кореньева сняли промокшую одежду, переодели во все сухое и чистое. Теперь перед Гарри он предстал в выглаженной пижаме, а поверх нее был накинут пестрый «тематический» халат веселой расцветки, украшенный целой серией рисунков санитарно-просветительного содержания.

Выслушав подробный рассказ приятеля о том, как он, Кореньев, с целью самоубийства бросился в Тарабарку и как был извлечен из воды, недавний утопленник недоверчиво спросил:

— Кто же меня спас?

— Я тебя, охламона, спас, — сердито ответил Гарри. — Не будь меня в это время, ты бы давно был на том свете. Какой, скажи, дурак стал бы рисковать своей жизнью, чтобы сохранить этому вытрезвителю их старейшего кадрового клиента?

Кореньев недоуменно смотрел на Курлыкина.