Возлюби ближнего!

Но чужая слава — не его собственная, сам-то он, Будринцев, кто? Безвестный работяга! Рядовой чертежник! Циркульная душа! Песни, правда, сочиняет, на гитаре тренькает, да только опять-таки, кроме его дружков, кто про его таланты слышал? Никто. Вот если бы он сам стал знаменитостью!

Что касается Алексея, то он был еще дальше от Надиного идеала.

— И тот, и другой мне не подходят, — признавалась подругам Надя, — мне, девочки, такого мужа надо, чтобы его славы и на меня хватило!

Стремление во что бы то ни стало привлекать к себе внимание впервые проявилось у Нади, когда ей было пять лет.

Обиженная тем, что в праздничной суете взрослые о ней забыли, Надя ускользнула из дому и спряталась в лесу. Она часто слышала рассказы о заблудившихся детях, и ей хотелось, чтобы ее разыскивали и тоже все о ней беспокоились и говорили.

Отыскали Надю только к концу вторых суток, причем больше всего запомнилась ей не страшная ночь в лесу, а появившиеся с фонарями люди — пожарные, милиционеры и еще какие-то совсем посторонние тети и дяди.

Когда Надя выучила азбуку, то первое, что она прочитала по складам, была спрятанная отцом вырезка из местной газеты под заголовком: «Пропала девочка».

С тех пор прошло очень много времени, но газетная вырезка и посейчас лежала в семейном альбоме. Надя порой доставала изрядно пожелтевшую заметку и не без гордости читала ее новым знакомым.

Кто знает, может быть, именно этот эпизод далекого детства и следует считать первым проявлением тщеславия. Если так, то он оказался единственной ступенью лестницы славы, которую Наде удалось одолеть.

Надя Бурылина работала дежурной регистраторшей в бюро ремонта телефонной станции и уже не рассчитывала добыть свою собственную славу. Теперь вся ставка делалась на то, что ей удастся найти знаменитого мужа.

Но где он, этот прославленный, стяжавший всеобщую известность супруг? Где он?

А время шло. Дольше тянуть было рискованно. При всей своей малоопытности Надя все же понимала, что наступило время, когда пора сделать выбор и назвать имя избранника.

Но тут-то и начались неожиданности. Спутало все карты вмешательство Ирины Федоровны. Оно повлекло за собой такую длинную цепь самых необычайных происшествий, что рассказать о них можно только в самостоятельной главе.

Портрет Сергея Будринцева будет далеко не полным, если еще раз не сказать о его завистливости.

Легче и проще перечислить то, что не вызывало у него зависти, поскольку перечислять все, чему он завидовал, значит превращать целую главу повести в бесконечно длинный формуляр.

А не завидовал Будринцев вот чему: а) тяжелым заболеваниям с летальным исходом, б) хроническому безденежью, в) получению ордеров на комнату в коммунальной квартире, г) приобретению уцененных мотоциклов.

Подозрительность у Будринцева тоже не знала границ. Он вечно пребывал в ожидании какого-нибудь несчастья или, на худой конец, неприятности. Вот почему сообщение Ирины Федоровны Будринцев принял за чистую монету и тут же наметил план решительных контрдействий.

«Надю уступать нельзя, — рассудил Будринцев. — А то что же получается: ухаживал, добивался, надеялся — и все, выходит, зря! Ну уж нет, извини-подвинься! Как это поется в старинной фольклорной песне?

Если в душу сомненье вкрадется,
Что красавица мне неверна,
В наказанье весь мир содрогнется,
Ужаснется и сам сатана.

Насчет сатаны, впрочем, не знаю, а чертовщина будет мировая! — заключил свой монолог Будринцев. — Я этого Чудновского перед всем светом в таком виде представлю, что от него не то что Надя, родная мать откажется!»

Угроза Будринцева звучала зловеще. Ревность, вызванная не любовью, а завистью, опасна и страшна потому, что в данном случае ревнивец действует не сгоряча, а тщательно обдумав каждый свой шаг.

В качестве оружия мести Будринцев выбрал не шпагу, не пистолет и даже не финский нож. Он хорошо знал, что в наше время ношение огнестрельного и холодного оружия предусмотрено кодексом и карается законом.

«Я буду действовать гуманно, — садясь к столу и доставая бумагу, внушал себе Будринцев. — Никаких убийств, увечий и угроз. Для меня ведь что главное? Главное, чтобы она его сама из игры выбросила… А я вроде как и ни при чем. Знать не знаю и ведать не ведаю».

Первое, что пришло в голову Будринцеву, — написать письмо сразу в два адреса: лично Наде Бурылиной и общественным организациям завода, где работал Алексей. Письмо особого напряжения не потребовало. На это дело ушло всего двадцать минут. Вот оно, это письмо: