Возлюби ближнего!

«Не могу умолчать о поведении некоего А. Д. Чудновского, который, систематически прикидываясь порядочным человеком, на самом деле является нарушителем законов нашей морали.

Я имею в виду гражданку Ц. Она умоляла не называть ее фамилию и адрес, так как опасается физических действий со стороны Чудновского, от которого имеет трех детей, из них две трети являются близнецами. Этот Чудновский бросил гражданку Ц. без средств к существованию и, по имеющимся у меня сведениям, надев на себя маску стопроцентного холостяка, продолжает как ни в чем не бывало шагать по скользкому пути порока.

Учитывая все вышесказанное, прошу принять меры и в порядке профилактики не допустить новых аморальных действий со стороны Чудновского А. Д.

С приветом

р я д о в о й  б о е ц  за моральную чистоту.

(Фамилию не указываю во избежание преследования со стороны разоблаченного мною Чудновского А. Д.)».

Но письмо так и осталось в черновике. Перечитав его, Будринцев вздохнул, покачал головой:

«Рецидивы проклятого прошлого! Мелкая водевильная клевета! Ну что это даст? В лучшем случае на заводе создадут комиссию, которая пару раз вызовет его для разговора, и все. А вот как на такое письмо отреагирует Надя — это еще вопрос. Для некоторых современных женщин «отец троих детей» может оказаться очень даже неплохой рекомендацией».

Будринцев сжег свое сочинение. Бумага вспыхнула голубым огнем, оставив после себя пахучую струйку дыма и щепотку серого пепла.

В ту минуту, когда, предосторожности ради, Будринцев стряхивал пепел в унитаз и спускал воду, в голове его возник совсем новенький, еще не опробованный никем план мести.

— О! — воскликнул Будринцев, снова садясь за машинку. — Такой план мог придумать только гений. Кончились дни старого, надоевшего всем клеветника-анонимщика! Шире дорогу — идет клеветник-новатор!

На радостях Будринцев долго прыгал по комнате, кричал «ура!», «здорово!», «крепко!» и от распиравшего его восторга даже целовал собственную руку…

Напечатав три страницы, Будринцев наскоро пробежал их глазами, восторженно крякнул, сказал: «Неповторимо!» — и принялся за сочинение нового письма.

Вдохновение не покидало его до глубокой ночи, хотя уже слипались глаза и пальцы все чаще соскальзывали с клавиш.

Что это были за сочинения? Кому они адресовались?

На все эти вопросы ответит следующая глава.

Вернувшись из очередной командировки, Алексей нашел у себя в ящике конверт.

«Уж не от Нади ли?» — подумал он.

Надя отдыхала в Крыму, и он ждал от нее письма. Но нет. Почерк совершенно незнакомый. Да и вместо обратного адреса неразборчивая круглая печать. Судя по цифрам почтового штемпеля, письмо провалялось в ящике больше недели.

Алексей не торопясь вскрыл конверт, и оттуда выпало сложенное вчетверо письмо, напечатанное на тонкой, папиросной бумаге. В левом углу письма стояло множество исходящих цифр, слово «утверждаю» и три размашистых, но вполне разборчивых подписи.

Фамилии были все как на подбор птичьи: Ласточкин, Снегирев, Дятлов. Трое пернатых в одном гнезде, и все на руководящих должностях! Такое забавное совпадение рассмешило Алексея, но, по мере того как он углублялся в чтение, лицо его то краснело, то бледнело.