Возлюбивший войну

Линч тоже расстроил меня. "Пикник в честь дня Четвертого июля", то есть налет на Нант, оказался исключительно удачным: как показала последующая рекогносцировка, из двадцати шести "крепостей", достигших самолетостроительного завода "Сюд Насиональ", восемнадцать сбросили бомбы, - прямые попадания! - например, в отдельное здание площадью всего в шестьсот пятьдесят на шестьсот пятьдесят футов, что, если учесть высоту (двадцать пять тысяч футов), можно было назвать образцовым бомбометанием по точечной цели. Но Линч отзывался о рейде иначе: самолеты нашей группы взлетали с опозданием, а при наборе высоты произошла такая путаница, что никто не мог сказать, где находится та или иная группа; облачная гряда над Ла-Маншем осложнила полет соединения; высотомеры, очевидно, не были выверены по высоте аэродрома, поэтому самолеты самой верхней эскадрильи нижней группы смешались с машинами нижней эскадрильи группы, которая летела выше всех остальных; перед заходом на бомбометание авиагруппа, шедшая сверху, ни с того ни с сего легла на встречный курс с группой, которая шла ниже и в последний момент была вынуждена вообще сойти с курса и сбросить бомбы где-то далеко от цели; связь на ультракоротких волнах работала с перебоями... Одним словом, Линч не жалел сил, пытаясь скомпрометировать все, что нам удалось сделать. Я был тогда слишком взволнован, чтобы связать желчные высказывания Кида с рогами, которыми так заботливо украсила его женушка; Линч же усиленно пытался доказать, что мы проигрываем войну и лишь напрасно губим себя, забавляясь дорогостоящей боевой техникой. Но это не все. Мой друг Линч, чья проницательность и живость всегда меня восхищали, а способность во всем подчинять себе своего командира Биссемера вызывала зависть, начал давать непрошеные советы, как мне вести себя с Мерроу, - нечто такое, что его вовсе не касалось.

Потом я рассказал Дэфни о том, что все время не выходило у меня из головы.

Во время рейда на Нант вражеские истребители почти не беспокоили нас над целью, и я видел, как далеко впереди, чуть выше нас, из самолета выбросился немецкий летчик, как раскрылся желтый парашют, и вздохнул с облегчением, когда понял, что теперь летчику ничто не угрожает, но тут же (очевидно, раньше самого немца) заметил, что его парашют загорелся, потом это заметил и сам немецкий пилот и начал подтягивать стропы; дальнейшего я не видел. Это зрелище вновь заставило меня, уже не первый раз, но теперь с особенной остротой ощутить свою беспомощность. Видеть смерть - на берегу ли в Пеймонессете, на воображаемом ли корабле, где умирал восковой Нельсон, в воронке ли около Пайк-Райлинга - тяжело, но видеть живого, но уже обреченного человека во сто крат тяжелее. Я страдал вдвойне: когда представлял себя на его месте и когда видел себя его убийцей.

Дэфни утешала меня, да еще как! Я почувствовал бы себя лучше, если бы выговорился и хоть так очистил себя от воспоминаний обо всем, что видел, но она словами и ласками отогнала все мои страхи и сомнения и вдохнула в меня новые силы.

На базу я возвращался с радостной мыслью, что теперь могу видеться с Дэфни чуть не ежедневно и она поможет мне стать новым человеком.

8

На следующий день в десять часов утра я узнал, что наш экипаж получил распоряжение отправиться на неделю в дома отдыха - офицеры в один, сержанты в другой. Выезда назначается на десятое июля.

Новость так огорчила меня, что я, не говоря ни слова Мерроу, поспешил в амбулаторию, к доктору Ренделлу, намереваясь отпротестовать приказ. Мы не нуждаемся в отдыхе! Мы превосходно себя чувствуем!

Док откинулся на своем вращающемся стуле, затянулся трубкой и посмотрел в окно. Как правило, сказал он, люди с большим нетерпением ждут своей очереди побывать в доме отдыха.

Я и без него это знал. Летные экипажи, вернувшись из дома отдыха, восторженно отзывались о проведенном времени и в качестве доказательств приводили такие доводы: кровати с простынями, бифштексы, холодное пиво, кинофильмы, бейсбол. Даже о женщинах там почти не вспоминали. Как сказал док, большинство летчиков ждет не дождется возможности вкусить такой райской жизни.

Я заговорил о Мерроу. Отозвался о нем как об одном из лучших летчиков авиагруппы, если не самом лучшем. После пятнадцати боевых вылетов он находится в расцвете своего мастерства. Он уже майор, а скоро получит орден. В любой день его могут выдвинуть на должность командира эскадрильи, а то и авиагруппы, так как Траммер, несомненно, не удержится. Как же док позволяет себе ставить под удар шансы Мерроу?

Ренделл уставился на меня сверлящим взглядом и поинтересовался, не сам ли майор Мерроу прислал меня.

Нет, он не посылал.

- У меня есть основания считать, - заметил док таким безапелляционным тоном, что я сразу понял бесцельность дальнейшего разговора и поднялся, - есть все основания считать, что вашему пилоту как раз самое время отдохнуть.

Я уже уходил, когда доктор сказал:

- Подожди минуточку. Тебя-то, Боумен, что беспокоит?