Флоренс вдруг стало обидно за его жену, что само по себе не поддавалось разумению, ведь Мириель лишала ее самого дорогого. И тем не менее что-то вынуждало ее выступить в защиту актрисы.
— Мог бы и повосторженнее откликнуться! Как-никак она носит твоего ребенка. Значит, еще недавно ты питал к ней далеко не платонические чувства… Женщины ведь не беременеют сами по себе. — Она помолчала, оттачивая свой язычок. — Хотя, если подумать, ты уже не впервой забываешь об элементарных основах механизма деторождения, верно, Джекоб?
Почти не поворачивая головы, он метнул на нее свирепый взгляд, давая понять, что она зашла слишком далеко. Флоренс содрогнулась.
— В том, что произошло тогда, виноват не только я, и тебе это известно, — ответил он скорее с грустью в голосе, чем с гневом. — Не надо строить из себя жертву; ты никогда ею не была. Язык у тебя есть. Могла бы в любую минуту открыть рот и остановить меня. Сказать что-нибудь о контрацептивах.
Слишком сильно я тебя желала! И теперь желаю! О Боже…
— А ты без подсказок не можешь, да? — зло парировала она, приходя в еще большую ярость. — Или ты настолько раб своих потребностей, что о практических вещах и подумать некогда? — Флоренс, чувствуя, что сотрясается всем телом, прижала ладони к кожаному сиденью, чтобы унять дрожь. — Так рассуждают и ведут себя только самонадеянные мужланы, Джекоб. Я полагала, у тебя за душой есть нечто большее, чем просто набор мужских инстинктов.
— А я не стыжусь своих мужских инстинктов, — бросил он, не отрывая глаз от дороги, словно и видеть ее не хотел. — Согласен, в тот вечер я забыл о мерах предосторожности, потому что очень хотел тебя. Но после, если бы ты хоть словом обмолвилась, я ни за что не бросил бы тебя.
— Как не бросишь теперь Мириель? Останешься с ней?
— Да, не брошу. Настоящий мужчина не может поступить иначе, — съязвил Джекоб. — И кстати, речь идет о том, чтобы вернуться к ней, а не остаться. Мы с Мириель сообща решили, что должны разойтись. Она прекрасно понимала — когда не была в расстройстве по какой-нибудь причине, — что для нас обоих это самый лучший выход. Я намеревался сохранить с ней дружеские отношения… Видит Бог, она нуждается в хорошем друге, но с браком было покончено.
Гнев на судьбу, на обстоятельства забурлил в ней, словно кислота, разъедая внутренности, опаляя жгучим огнем все тело. Хотелось бить кулаками — обо что-то, об кого-то; хотелось вопить и рыдать, будто истеричное дитя.
— И вот теперь бедная женщина навеки прикована к тебе только потому, что имеет несчастье носить твоего драгоценного отпрыска! — глумливо усмехнулась Флоренс, с ненавистью вслушиваясь в собственные слова. Она понимала, что уже не контролирует себя, но остановиться не могла. — Если у нее есть хоть капля здравого смысла, она сделает то, что сделала я, — избавится от него!
ГЛАВА 19
— Я солгала ему, Роуз. Не буду утверждать, будто не знаю, что на меня нашло тогда. Я знаю. Словно какая-то красная пелена застлала мне глаза. Мне было так больно. И я хотела, чтобы он тоже страдал, как и я.
Взглянув на сестру, Флоренс не заметила в ее лице ни тени укора. Ей стало чуть легче на душе. Роуз улыбалась; ее глаза полнились пониманием и любовью. Если бы она сама могла простить себя. За прошедшие пять месяцев не было ни дня, когда она не проклинала бы свой поганый язык.
Они сидели в уютной гостиной Роуз и в ожидании прибытия Хлои пили кофе. На улице стояла зима, но в комнате царила летняя атмосфера тепла и света — благодаря солнечной гамме убранства и, разумеется, центральному отоплению.
Правда, нельзя сказать, чтобы милая обстановка как-то поднимала ей настроение. Пожалуй, даже наоборот. В окружении красоты и комфорта она с особой остротой ощущала неадекватность своих всклокоченных чувств — страха и гнева на себя. Она стояла пред лицом тяжелого испытания, хотя конечно же никто не собирался подвергать ее мучительным пыткам, в связи с чем оставалось только удивляться, почему она вдруг разнылась, как ребенок. Тем более что для нее это уже не первое испытание и к тому же не самое страшное. Бывали и пострашнее.
— Ты слишком сурова к себе, Фло. — Роуз ободряюще потрепала ее по руке.
Флоренс была благодарна сестре за поддержку. Рассказ о собственных несчастьях дался ей с трудом, поскольку для Роуз Джекоб являлся родственником и та была искренне привязана к нему. Флоренс не покидало мерзкое ощущение, что из нее извергается грязный поток злости и предрассудков, который не может вызывать сочувствия у ее слушательницы, ибо призван создать впечатление, что во всем виноват один Джекоб.
А он и действительно виноват.