Возмездие

- Оттого, что оговоренные полгода еще не прошли. Я не привык делить своё с кем-то другим.

- А мне казалось, что сделке конец, - я притворно поднесла ладонь к губам в недоуменном жесте.

И снова Мидас оказался рядом в мгновение ока. Выдернул меня из кресла – сильным рывком, и я впечаталась в его грудь, громко щелкнув зубами.

- Я скажу, когда ей придет конец, - зло сощурив глаза, сказал Третий, и больно укусил меня за губу.

Я схватила его за воротник рубашки, расцарапав кожу на ключицах и укусила в ответ. Не знаю, какой демон овладел мною в тот момент – какая-то дикая, первобытная сила заставила слизать выступившую кровь с губы Третьего и лизнуть снова. И снова. Его руки прижали меня с такой силой, что затрещали ребра.

Мы сплелись языками и принялись целоваться, как сумасшедшие. Во рту перемешалась наша кровь, но ржавый привкус только добавлял огня – той самой специи, от которой напрочь сносило голову.

Третий вытряхнул меня из домашнего платья, нижнего белья. Сунул два пальца между ног, отчего я неприлично громко застонала. Повращал ими внутри, а когда я уже готова была расколоться, вынул их и демонстративно облизал, сунув пальцы в рот. От этого действия ноги у меня подкосились совершенно.

- Сладкая девочка, - сказал Третий, глядя мне в глаза. – Я так хочу тебя, что вот-вот спячу…

Счастливчик Третьему обрадовался. Забрался к нему на живот, пока мы расслабленно валялись на полу, и принялся мурчать, меся лапами кожу.

- Ты понимаешь, что мне придется вернуться? – я повернулась лицом к Артему, решив хотя бы изредка называть его по имени.

Пусть даже про себя.

- Вряд ли это займет много времени. Пара дней в пути, день на заказ, и дорога обратно. Меня заботит другое – ты понимаешь, что придется убивать? Думаешь, это так легко и просто? – Третий почесал кота за ухом, чем вызвал новый шквал урчания.

Мне ответить было нечего. Одно дело представлять, другое – делать.

- Расскажи мне о нем, - вдруг попросил Третий.

Он повернулся набок, подставил под голову руку. Кот клубком свернулся возле живота, щекоча мехом кожу.

Я устала удивляться переменам в настроении любовника и его странным просьбам, потому только спросила:

- Что именно?

- Не интимные подробности, если ты об этом, - скривился Третий, снова явив миру собственническую злость, - поведай о привычках, пристрастиях. Ты, наверняка, успела вдоль и поперек изучить муженька. Интересно узнать подробности, которые впоследствии могут помочь делу.

В самом деле, мысленно хмыкнула я, – с чего взяла, что он жаждет узнать о чувствах, эмоциях и прочем. Никому не нужны эти сопли – подумала неожиданно зло, и прикусила губу, силясь вспомнить привычки Вадима.

Рассказала о всяких глупостях: что бывший терпеть не может каши, молоко и сухофрукты, что до смешного самолюбив: не пройдет мимо зеркала, даже если окажется в зеркальной галерее - обязательно остановится у каждого.

- Да уж, как пристроить эти знания – ума не приложу, - скривился Третий и укусил меня за обнаженное плечо.

- Иди ты, - оттолкнула я его, поднялась и пошла в ванную.

***

Проснулась среди ночи вся потная, с опухшим языком во рту и дичайшим ощущением ужаса, чего уже давненько не случалось.

Открыла глаза и уставилась в потолок. Как назло, на нем не было ни малейшей трещинки, поэтому взгляду не за что было зацепиться. Сердце колотилось где-то в горле, руки мелко подрагивали. Одеяло показалось пудовым, а подушка сделалась раскаленной добела. Лежать и немо открывать рот, словно выброшенная на берег рыбина, больше не было сил, поэтому я откинула уголок ватолы, не боясь разбудить Третьего, и отправилась в ванную.

Мне было натурально плохо, как может быть нехорошо человеку, переживающему один и тот же кошмар снова и снова.

Я открыла ледяную воду, напилась прямо из-под крана, потом умылась. Кожу сковал холод, но этот дискомфорт был ничем по сравнению с той дикой тоской, что навалилась после сна.

Пережитые картинки то и дело мелькали перед глазами, подобно белым мушкам.

- Нет, - мычу я. – Нет, не надо, пожалуйста.

- Да, давай, постони еще, - подбадривает один из двоих, и оглушительно громко хлопает меня по заду, не прекращая вдалбливаться в сухое нутро.

Я стону, но не потому, что он так сказал, а потому что внутри все дико горит и печёт. Придатки и матка словно ссохлись и поскрипывают от каждого движения, а когда член входит до упора, живот пронзает болезненный спазм.