Возмездие

Пожалуй, только сейчас, в мчавшемся салон-вагоне, Иосиф Виссарионович впервые ощутил, какую ненависть он вызывает у председателя Реввоенсовета. Вызывает своим видом, акцентом, медлительностью, вознёй с трубкой. Троцкий горячился, вскакивал, снова садился. Он совершенно не умел владеть собой. Фамилия сбежавшего Носовича ужалила его невыносимо. Сталин же, напротив, сохранял расчётливую невозмутимость.

— Лев Давидович, вы к товарищам несправедливы. Кулик — артиллерист, Будённый — кавалерист, Ворошилов — парторганизатор. Партизанщина? Когда это было? Давно уже нет. Люди меняются, растут. Сейчас они совсем другие. Прекрасные работники.

— Прекрасные! Работники! — снова не сиделось Троцкому. — Яков Михайлович, вы слышите? Стянуть всю артиллерию! Оголить все участки обороны! Ум-му непостижимо! А если бы болван Денисов догадался нанести удар в другом месте?

— Не догадался.

— Орёл — решка! Любит — не любит! Какие-то… архаровцы. Как так можно воевать всерьёз?

— Ничего, воюем. Ваш Носович воевал по-другому.

— Мой Носович! Мой, твой… Дядин, тёткин… Он что — за меня воюет? Мы все делаем общее дело.

— Тогда почему же вы нас ругаете за победу под Садовой?

— Да не за победу же! Не за победу… Как вы этого не поймёте?

— Не понимаю, — кротко произнёс Сталин, с преувеличенным вниманием ковыряясь в трубке.

— Яков Михайлович, вы слышите? Нет, я буду ставить вопрос на Совете. Так невозможно воевать. Не-воз-мож-но! А Ворошилова надо судить. Судить, судить!

— Тогда вашего Носовича следует наградить, — негромко вклеил Сталин.

— Опять! — подскочил Троцкий. — Да возьмите вы его себе. Тоже мне — сокровище!

— Поздно, — невозмутимо ронял Сталин. — Он далеко.

Воздев руки, плечи, Троцкий затряс головой. Он не находил больше слов.

Вмешался молчавший до сих пор Свердлов. Растягивая гуттаперчевые губы, он миролюбиво предложил:

— Все проблемы, как мне кажется, ясны. Будем считать, что в общем-то вопрос закрыт. Согласны? Тогда пожмите же друг другу руки. Ну, Лев Давидович… Ёсиф…

Возникла неприятная заминка. Троцкий, топорщась, поглядывал на руку Сталина. Поймав движение, он тут же сунулся навстречу — и две ладони сплелись в недолгом принуждённом рукопожатии.

С этой минуты фальшивого примирения оба соперника стали смертельными врагами…

* * *

После знойного Царицына дождливая Москва показалась Сталину унылой, пришибленной грозными событиями на фронтах. Осень в том году сильно затянулась. Снег лёг на землю поздно. Москва до середины декабря утопала в безвылазной грязи.

Ленин поправлялся медленно и выглядел слабым, болезненным, изнурённым. Комната в его кремлёвской квартире была превращена в больничную палату.

Завидев в дверях Сталина, он оживился и набросился на него с жадными расспросами. Он умело подбил себе под спину несколько подушек. Рассказывая, Иосиф Виссарионович с болезненной остротой замечал истончившуюся обескровленную кожу на ленинском лице, проступившие косточки на худых кистях и сделавшийся чрезмерно мощным лоб. Вождь был сильно нездоров, болезнь точила его изнутри. Сталин в своём кителе и грубых солдатских штанах, заправленных в сапоги, ощущал укоризненный избыток собственного здоровья.

В комнате постоянно находилась Крупская. Грузно передвигаясь, она подавала какие-то микстуры, поправляла подушки, а то принималась переставлять склянки с лекарствами на столике возле кровати. Чтобы не мешать ей, Сталин всякий раз поднимался и разговор с Лениным обрывался.

Вспышка энергии быстро лишила Ленина сил, лицо его отекло книзу, совсем больными сделались глаза. Как видно, покушение оставило свои страшные следы.

Иосиф Виссарионович намеревался поговорить о Троцком. Об этом его просили армейские работники в Царицыне. Сейчас, увидев Ленина, он отказался от своей затеи. Не время и не место! И всё же разговор о Троцком возник сам собой. Начал его Ленин. Его радовали вести из Германии. Туда, к Карлу Либкнехту и Розе Люксембург, недавно ездила группа товарищей из Москвы. Германия явно подавилась тем куском России, который заглотнула по условиям Брестского мира. В самом скором времени это скажется. Непременно скажется!

— И вообще, — снова возбудился Ленин, — участь Европы решена. Призрак коммунизма становится реальностью. Испуганная буржуазия, вполне естественно, станет отчаянно сопротивляться, защищаться. Напрасный труд! Наша Красная Армия крепнет с каждым днём. Заслуга в этом, безусловно, Троцкого.

Ни возражать, ни жаловаться Иосиф Виссарионович не хотел, — пропало всякое желание.

На него уже с неприязнью поглядывала Крупская.

Вместо трубки Сталин вынул из кармана медальон с профилем Троцкого. Щёлкнув, словно монетой о прилавок, он положил его на столик с лекарствами. Этот «сувенир» он прихватил из Царицына.

Повторилась в точности царицынская сцена.

— Что это? — удивился Ленин.

— Советские иконки, — ответил Сталин и, легко ступая своей мягкой кавказской поступью, вышел из комнаты.

Сражённый пулями Вождь — это было ясно — плотно облеплен недобросовестными сотрудниками и живёт информацией из чужих рук.

«Мы — там, они — здесь…»

Всё-таки не следовало так надолго уезжать из Москвы!