Возмездие

(«Не то совсем… ах, совсем же не о том!»)

— Есть такие преступления, за которые меня надо расстрелять. Я почистил 14 тысяч предателей в ЧК. Много? Нет, не много. Моя огромная вина заключается в том, что я их не дочистил. Мало сделал…

(Неожиданно голос бывшего наркома окреп и возвысился.)

— Прошу передать товарищу Сталину, что я никогда не обманывал партию. Не исключена возможность, что ко всему враги приложили свои руки… Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах!

Спохватившись, он убитым тоном попросил позаботиться о его малолетней дочери, не мстить ребёнку.

Отговорив, он сел, повесил голову и принялся сжимать и разжимать маленькие кулачки…

В этот же день расстрельные приговоры получили Заковский, Фриновский и Реденс (свояк Сталина).

ЭПИЛОГ

Своим выдвижением на самый верх кремлёвской власти Берия был полностью обязан Сталину. Ради своего молоденького земляка (разница в возрасте составляла 20 лет) Иосиф Виссарионович пренебрёг мнением жены и вскоре её лишился. Он собирался заменить Ежова знаменитым Чкаловым, но великий лётчик погиб в испытательном полёте, и на Лубянке воцарился Берия.

Новая метла решительно вымела «ежовский мусор», но это, казалось бы, благотворное очищение никак не сказалось на подготовке страны к гитлеровскому вторжению — начало войны получилось катастрофическим.

Остаётся неизвестным, когда Сталин впервые выстроил длинную цепочку подозрительных «проколов», сопровождавших бешеную деятельность земляка во главе лубянского ведомства. Но один слишком уж приметный случай насторожил не только Сталина, но и запал в память всем, кто тогда присутствовал в кабинете Генерального.

Осенью 1941 года гитлеровские полчища прорвались к самой Москве. Положение сложилось угрожающее. В разгар московской паники, 19 октября, в Кремле собрался Государственный Комитет Обороны (ГКО). Сталин, осунувшийся, не выпускавший трубки из зубов, поставил на обсуждение один вопрос: какие имеются возможности для защиты Москвы? И здесь Берия, всегда выступавший последним, вдруг выскочил и задал тон. Он призвал столицы не оборонять, а подготовиться и встретить немцев на Волге. Предложение прозвучало страшно. Сталин ждал, что скажут остальные. Но члены ГКО молчали. Перед самым совещанием Берия переговорил со всеми, а спорить с ним, молвить слово поперёк остерегались. Этот страшный человек никогда и ничего не забывал!

Над головой Сталина висело облако дыма. Его взгляд казался больным.

Медленно подняв телефонную трубку, Иосиф Виссарионович приказал соединить его с Жуковым. Тот находился где-то в районе Перхушкова.

— Отвечайте мне, — потребовал Сталин, — отвечайте, как коммунист коммунисту: отстоим Москву или нет?

Жуков уверенно ответил, что о сдаче Москвы не может быть и речи.

Сталин сделал глубокий вздох и положил трубку. В эту минуту он принял решение: из Москвы не уезжать и не отпускать членов ГКО.

При этом на Берию он старался не смотреть.

Не тогда ли в голове Сталина зародились первые подозрения насчёт странностей поведения своего выдвиженца?

Москву той осенью отстояли, а с наступлением зимы погнали немцев вспять.

* * *

Словно на дрожжах стал расти авторитет Жукова.

Берия попытался завязать с ним дружеские отношения, однако начальник Генштаба, вообще не выносивший никакого панибратства, отвечал ему устойчивым ледяным презрением. В душе кавказца, хозяина Лубянки, Лефортова и Сухановки, окаменела лютая ненависть. Он тешил себя надеждой, что настанет час, и он всласть насладится муками этого большого сильного тела, исторгнет из командирского, властного рта крик боли, превратит повелителя армий в измызганную тряпку, в подвальную пыточную слизь, в лагерную пыль.

* * *

Второе военное лето снова сложилось неудачно. Немцы вышли к Волге и к Кавказу. Берия улетел в Тбилиси. Он тронул Сталина тем, что намеревался вывезти гроб с телом его матери, «тётушки Кеке», в Сибирь (туда же, где сохранялась мумия Ленина из Мавзолея).

В следующем году Красная Армия вдруг надела старорежимные русские погоны, а 5 августа в московское небо взлетели огни первого салюта в честь освобождения Курска, Белгорода и Орла.

К тому времени обнаружилось резкое охлаждение Сталина к наркому внутренних дел.

Берия выбрал себе в жёны замечательно красивую грузинку Н. Т. Гегечкори, племянницу министра иностранных дел в меньшевистском правительстве Н. Жордания. Париж на многие годы стал последним прибежищем грузинских эмигрантов.