— Спасибо, — рассеянно поклонился Павловский, который только что кончил читать переданное ему Фомичевым письмо. Это было письмо, написанное Философовым, который передавал Павловскому настойчивое предложение Савинкова приехать за ним в Париж. Вместе с Павловским письмо читал сидящий рядом Пиляр.
— Мое мнение такое — поездку разрешить, — твердо произнес Пиляр. — Я за реальное дело, а не за лирические неопределенности.
Взявший себя в руки Павловский обратился к Фомичеву:
— Это же письмо от Философова, а не от Бориса Викторовича.
— Но господин Философов сказал мне…
— Знаю я господина Философова, — пренебрежительно сказал Павловский и повернулся к Федорову: — Скажите, пожалуйста, Борис Викторович жив, здоров?
— Да. И полон больших планов в отношении нашего общего движения, — охотно отвечает Федоров.
— Кроме привета, он мне ничего не передавал?
— Говорил, что соскучился по вас, что вас ему не хватает и прочая, как кто-то сказал здесь, лирика.
— Я перед отъездом напишу ему письмо, все объясню, и уверен, что он одобрит мои действия, — сказал Павловский и, улыбнувшись белейшими зубами, добавил: — А когда он увидит меня с плодами экса, наша встреча с ним станет еще приятнее. Словом, господа, я прошу голосовать!
Пока идет голосование, выясняющее, что против поездки Павловского только Фомичев и неизвестно почему Новицкий, Федоров пристально наблюдает Павловского и вспоминает, как тот в Париже ночью явился к нему со смертным приговором. Он не чувствует никакой злобы. Наоборот, в душе у него разрастается радостное чувство: операция идет так, как была задумана, он свое дело тоже делает, очевидно, не так уже плохо. Павловский в это время незаметно поглядывает на Федорова и тоже думает о той ночи в Париже: «Надо было тебя стрелять без разговоров, и все было бы теперь по-другому…»
Твердов уже собирается закрывать заседание, но Федоров просит слова.
— Теперь, когда решены, я бы сказал, третьестепенные вопросы: кому ехать, а кому сидеть на печи, — улыбаясь, говорит он, — я хотел бы вернуть вас к главному — к идейным вопросам нашей борьбы, о чем, кстати сказать, никогда не забывает Борис Викторович Савинков. Я привез от него письмо-декларацию, которую прошу разрешения сейчас зачитать.
Прежде чем полностью привести ниже письмо-декларацию Савинкова, следует объяснить, чем она была вызвана. Дело в том, что во всех письмах и официальных бумагах, которые шли к Савинкову от московской организации НСЗРиС, от «ЛД» и позже — от комитета действия, с организационными вопросами обязательно поднимались вопросы политические, связанные с характером того политического строя, который Савинков собирался установить в России. И у него накопилось уже столько этих вопросов, что он решил, наконец, по некоторым из них высказаться.