Возмездие

    Матрос. Добро.

    Вакуленчук увидел второго матроса, Сашку.

    — Живой, ну и молодец. Будем отходить, ясно?

    — Есть!

    — Если меня подсекут, планшетку захватишь ты.

    — Есть, командир!

    Вакуленчук обходит убитых, накрывая их плащ-палатками. За окопом наткнулся еще на одного матроса. Наклонившись к нему, потрогал лоб… Еле слышный стон скорее почувствовал, чем услышал Вакуленчук.

    — Жив, Коля! — радостно воскликнул он. — Хорошо! Потерпи! Сейчас носилки сообразим. Потерпи. На прорыв пойдем.

    Николай ничего не ответил, только его голубые глаза в упор смотрели на Вакуленчука. Потом матрос покачал головой и чуть слышно сказал:

    — Со мной… не пройдешь… Пристрели, Васильич!..

    — Брось дурить! — оборвал его мичман. — Понял? Потерпи, потерпи. Полежи, сейчас вернусь. Ну?

    Матрос улыбнулся бескровными губами и проводил его взглядом.

    Вакуленчук кинулся туда, где у пулемета его ждали Андрей и Сашка.

    — Сашка, прикроешь! — отдает короткий приказ мичман.

    — Ладно.

    Вакуленчук взвалил на плечи Николая и, крикнув: «Братва, полундра!» — выскочил из окопа. За ним, стреляя из пулемета и бросая гранаты, последовали Сашка и Андрей.

    Вакуленчук, не чувствуя тяжести тела Николая, с необыкновенной ловкостью проскочил через цепь карателей.

    Только взрывы разбрасываемых Андреем гранат и трескотня пулемета Сашки сопровождали этот безумный и страшный в своей реальной отчетливости бег…

    Каратели не успели опомниться, как матросы были уже за их цепью. И только когда они достигли спасительного леса, раздались запоздалые очереди из автоматов.

    Лес у болота. По указанному дедом Матвеем направлению по болоту проходит отряд Млынского. Бойцы, опираясь на длинные жерди, осторожно, тяжело и медленно продвигаются вперед. На самодельных носилках несут раненых. На плечах — боезапас. Вдали постепенно смолкает грохот орудий.

    По лесу продолжает бежать Вакуленчук. За ним, отстреливаясь, бегут два матроса. Послышался лай собак. Каратели, стреляя в бегущих моряков, преследуют их, но понемногу отстают.

    Стремительный бег через кусты и бурелом продолжался до тех пор, пока Вакуленчук не свалился в большую свежую воронку. Немного отдышавшись, вытер рукавом иссеченное в кровь лицо. Потом склонился над Николаем. Тот не подавал признаков жизни.

    Вакуленчук поспешно разорвал его гимнастерку, приложился ухом к груди… Затем, приподняв голову Николая, закрыл ему глаза. На коленях, сгребая руками сыроватую землю, стал закапывать на дне воронки тело Друга.

    Сверху, с края воронки, на него смотрели тяжело дышавшие Сашка и Андрей.

    Лес у болота.

    …Трое моряков вышли к месту, где был последний привал отряда Млынского, когда солнце было уже высоко. Отблески его лучей отражались на поверхности тихо колыхавшегося болота…

    Был удивительно погожий осенний день… У самого болота на перевернутой повозке сидел дед Матвей. Он глянул на Андрея, на ходу поправлявшего зубами повязку немного выше локтя.

    — Я уж думал, что зря сижу. — Дед встал. — Пошли, сынки, пошли. — И повел моряков через болото догонять отряд Млынского.

    На том месте, где еще недавно матросы Вакуленчука сдерживали атаки карателей, несколько немецких офицеров осматривают позиции. Земля здесь вспахана взрывами бомб, снарядов и гранат, валяются вывороченные с корнем деревья и трупы солдат…

    С группой немецких солдат подходят начальник полиции Раздоркин и Петренко.

    — Ну? — спрашивает их Шмидт.

    Полицаи, вымазанные в тине с головы до ног, угрюмо молчат. Докладывает немецкий фельдфебель:

    — Они утверждают, что болота непроходимы, штурмбанфюрер!

    Гестаповец вплотную подошел к полицаям.

    — Значит, непроходимы? — Он хлестнул но лицу Раздоркина, приговаривая: — Воевать — это тебе не взятки брать, скотина! Петренко! Примешь сейф и дела у этого болвана!

    — Благодарю! Оправдаю!.. — суетливо поклонился Петренко.

    Гестаповец, не дослушав, отошел от него.

    Железнодорожный путь в лесу. У полотна небольшая группа советских военнопленных складывает в штабеля шпалы. У всех измученный вид. Еле передвигаются.

    Пленных охраняют два полицая с винтовками и с повязками на рукавах. Одни из них — Охрим Шмиль. Мимо проезжает дрезина с немецкими солдатами. Проходит патруль.

    Среди пленных — сержант Бондаренко. Его руки обвязаны серыми тряпками, сквозь которые проступают пятна запекшейся крови.

    Напарник Шмиля прикрикивает:

    — Ну, шевелись, шевелись, дармоеды!.. Быстрей! Быстрей!

    Пленные безучастно взваливают на себя очередную шпалу и, медленно передвигаясь, подносят ее к штабелю. К полицаю подходит Шмиль.

    — Тихон!

    — A-а, Шмиль…

    — Видишь — доходяги!.. — Шмиль протягивает Тихону пачку сигарет.

    — Ох ты! Где раздобыл, Охрим? — рассматривая пачку, спрашивает Тихон.

    — Следователь из гестапо вчера угостил.

    — Кх, кх, кх, горчит!.. — затягиваясь, говорит Тихон. — Наш самосад получше и покрепче будет.

    Охрим оборачивается и смотрит вдоль железнодорожного полотна. Никого нет… Резко повернувшись к Тихону, бьет его прикладом винтовки по голове… Тихон, охнув, медленно оседает на землю…

    Военнопленные застыли… С удивлением смотрят на полицаев.

    — Чего рты разинули?! — кричит Охрим. — А ну, быстро ко мне! Быстро!