Возмездие

    Летчик торопил:

    — Побыстрей, товарищи, побыстрей, светает…

    Бондаренко и Бейсамбаев несли на носилках Алиева.

    Рядом шли с одной стороны Млынский, с другой — Ирина Петровна.

    Встретившись взглядом с Млынским, комиссар постарался улыбнуться.

    — Ты не волнуйся, Иван Петрович, все передам кому следует… — Он приложил руку к левой стороне шинели, которой был до подбородка укрыт. — Все здесь, у сердца.

    — За это я не волнуюсь, — хрипло сказал майор.

    — Что? — не расслышал Алиев из-за рева моторов.

    — Подождите! — приказал майор бойцам. — Поставьте-ка носилки здесь. А то не услышим там ни черта друг друга.

    Носилки опустили на снег. Млынский встал рядом на одно колено. Молча стояли над комиссаром Бондаренко и Бейсамбаев, чуть в стороне — Ирина Петровна.

    — Тревожно мне что-то, Петрович, — сказал Алиев. — А можно мне… остаться, пока вы вернетесь из этого квадрата? Ну хотя бы до следующего самолета? — Он посмотрел на Ирину Петровну, но она отрицательно покачала головой. — Нельзя… Приговор окончательный, обжалованию не подлежит… Тогда прощайте. — Алиев замолк, говорить ему больше не хотелось.

    Млынский нагнулся, поцеловал комиссара.

    — До твоего возвращения замещать тебя будет Юрченко…

    Но Алиев ничего не ответил. Носилки подняли и понесли к самолету. Там их быстро подхватили и втащили в люк.

    Мимо Млынского два автоматчика провели к самолету пленного подполковника Бютцова. Подполковник остановился, сказал, обращаясь к Млынскому:

    — Я хочу поблагодарить вас, господин майор…

    — Идите, Бютцов. Ваша судьба в ваших руках, — ответил по-немецки Млынский.

    Пока немец влезал в самолет, из люка на землю спрыгнула Зина. Придерживая шапку, девушка крикнула стоявшим неподалеку Млынскому и Ирине Петровне:

    — До свиданья! Я только довезу комиссара! Первым рейсом — назад! Ирина, отвечаешь мне тут! За всех!..

    Один из летчиков, что-то крикнув, протянул ей руку, втащил в самолет. Винты взревели, подняв снежные вихри. Самолет покатился от леса на полосу.

    Алиев, приподнявшись на локте, видел в иллюминаторе стоявших рядом Млынского и Ирину Петровну, которые все удалялись и удалялись, пока не исчезли в сумерках…

    Колонна тяжелых немецких танков медленно двигалась по лесной дороге.

    Зарывшись в снег метрах в пятидесяти от нее, наблюдали за движением колонны трое разведчиков в белых маскхалатах. В одном из них можно было узнать лейтенанта Горшкова. Он опустил бинокль.

    — Копошатся фрицы, а чего копошатся, не разобрать… Что, хлопцы, пойдем поближе? — И, не дожидаясь согласия, он пополз через поле к рощице, заслонявшей вид на деревню, у которой велись какие-то работы. Вдали двигалась колонна крытых автомашин…

    Следом за Горшковым поползли двое других разведчиков.

    Ночью в шалаше при свете карманного фонарика Горшков докладывал Млынскому и Юрченко:

    — Пленный показал, что неделя только, как из Франции прибыли. Действительно, одеты черт знает как: шинелишки легкие, эти ихние кепки… Немудрено, что у баб платки отнимают… И по-серьезному не укрепляются: так… окопчики да блиндажи. То ли транзитом здесь, то ли сразу наступать собираются…

    — Леня, это все хорошо, но это пенки, — сказал майор. — Глубже надо черпать, а, Леня?

    — Это верно, товарищ майор…

    — Глубже нам не пройти, — вздохнул Юрченко — Слишком густо фашистом нафаршировано…

    В шалаш вошла Ирина Петровна.

    — Извините, что я мешаю, товарищ майор, но пленные так замерзнут у нас. Разрешите хоть небольшой костер?

    — Холодно всем одинаково. Делать исключение для пленных не вижу оснований. Пусть попляшут.

    — Вы это серьезно?

    — Вполне.

    На поляне под елками плясали четверо пленных немцев. Плясали как умели. Бойцы охраны подбадривали:

    — А ну веселей, ханурики, веселей!

    В кабинет бригаденфюрера Вольфа вошел адъютант.

    — Разрешите? — В ответ на кивок адъютант положил на стол перед Вольфом листок с отпечатанным текстом: «Оперативная сводка последнего часа».

    Вольф цепким взглядом ухватил суть донесения.

    — Благодарю. Соедините меня с командующим.

    Через несколько секунд после ухода адъютанта зазвонил один из телефонов. Вольф снял трубку.

    — Господин командующий! Получено сообщение: разведка русских пытается проникнуть в квадрат 27…

    Разумеется, приняты все меры, господин генерал, только зона А…

    Группа разведчиков пробиралась березовым редколесьем. Белые березы на белом снегу и разведчики в белых халатах — все сливалось в призрачном свете зимнего дня. Люди шли осторожно, цепочкой, след в след. Юрченко — впереди. Знаком указал идущему следом бойцу: внимание! Тонкие проволочки натянуты на снегу.

    — Мины!

    Это сообщение по цепочке передавалось дальше. Замыкающим шел Горшков.

    Впереди темнели островки елок. И за одним из этих островков под разлапистой елкой немец прилаживал к плечу приклад пулемета.

    Цепочка русских еще не очень ясно проглядывалась между деревьями. Второй солдат пулеметного расчета с улыбкой поманил рукой:

    — Давай, Иван, давай… — Он посмотрел в ту сторону, где у такого же елового островка готовился к бою еще один пулеметный расчет.

    Юрченко по-прежнему шел впереди. И неожиданно замер, не услышав, а, скорее, интуитивно почувствовав опасность.