Возмездие

    — Превосходно, Кемпе, — устало сказал фон Хорн.

    Вольф подошел к столу.

    — Прошу заметить, господин командующий, что за время переброски танковой армии на магистрали не было ни одного инцидента. Значит, действия партизан полковника Млынского парализованы штурмбанфюрером Занге.

    — Поздравляю вас, Вольф, — сказал фон Хорн. Он откинулся в кресле, тихо добавил: — А сейчас я прошу оставить меня одного, господа. До начала русского наступления остаются считанные часы…

    Моросил мелкий дождик. К штабу фронта на окраине городка подкатили два «виллиса», крытых брезентом, и «Додж» с автоматчиками охраны.

    Все машины были выпачканы болотной грязью и тиной. В таком же состоянии были сапоги и полы шинелей генералов Ермолаева, Елисеева, Садовникова и Свиридова, которые вышли из машины и направились к штабу.

    На крыльце Ермолаева встретил начальник штаба фронта.

    — Вас срочно по ВЧ вызывает Ставка, товарищ командующий, — доложил он.

    Не задерживаясь, Ермолаев прошел в свой кабинет к аппарату.

    — Генерал Ермолаев слушает!.. Так точно, товарищ Сталин! Я лично проверил… Благодарю вас, товарищ Сталин! — И, медленно опустив телефонную трубку, сказал генералам: — Ну, Ставка дает нам приказ начать. Поздравляю вас с этой долгожданной минутой, товарищи!

    Медленно поднимались стволы тяжелых орудий.

    И мощный грохот потряс и землю и воздух.

    Ударила тяжелая артиллерия.

    Гвардейские минометы «катюши» залп за залпом посылали врагу огненные гостинцы.

    Взлетели и прошли на бреющем полете тяжелые от смертоносного груза бомбардировщики.

    Ломая кусты и мелкие деревца, через болота двинулись танки, за ними россыпью побежала пехота.

    Началось мощное наступление советских войск…

    Млынский махнул рукой Алиеву. Тот крутанул рукоятку машинки — и взрыв швырнул паровоз под откос. За ним, налезая друг на друга и разваливаясь, потянулись вагоны…

    Разбитые немецкие части, отступая, шли непрерывным потоком по улицам города.

    Навстречу с трудом пробиралась легковая машина. В ней был Занге.

    На площади, у здания штаба, солдаты грузили в машины материалы канцелярии. Занге проехал мимо.

    Машина остановилась у бывшей гостиницы, где размещалось гестапо. Занге вышел. Вид у него был такой же помятый, как тогда, когда он бежал от партизан у Рындинского моста. Он поднялся по лестнице, едва протиснувшись между стеной и тяжелым сейфом, который тащили вниз.

    В приемной Вольфа все было по-прежнему. Люди ждали приема, и адъютант вежливо и спокойно отвечал по телефону:

    — Извините, господин комендант, но бригаденфюрера Вольфа нет. К сожалению, я не знаю. — Увидев Занге, он положил трубку и преградил ему дорогу. — Прошу прощения, но…

    — Идите к черту! — рявкнул Занге, отстранил его и вошел в кабинет.

    В тишине и полумраке Вольф слушал музыку. Исподлобья он посмотрел на Занге.

    — Вольф, я спасся чудом… — сказал Занге, остановившись посреди кабинета. Вольф промолчал. — Я ехал сюда с одной мыслью: как это могло случиться? Почему мы бежим?

    — Русские наступают. Ты что, не слышал об этом еще?

    — Но ведь мы знали об их наступлении. Ждали его…

    — Мы ждали, — Вольф выключил музыку, — на юге, а они ударили в центре, в обход укрепленной зоны, через болота… Наши резервы увязли на юге. Дороги взорваны партизанами и отрядом Млынского. Он провел нас, как школьников, Занге, и ты упустил его…

    — Я сделал все, — устало произнес Занге, — все, что только в человеческих силах…

    — Меня вызывает рейхсфюрер Гиммлер, — сказал, поднимаясь, Вольф. — Ты полетишь со мной. И молись по дороге богу, чтобы ты не пожалел о своем чудесном спасении…

    Отрад полковника Млынского глухими лесными проселками вышел к государственной границе. На случайно уцелевшем пограничном столбе был прибит металлический щит с надписью по-немецки: «Берлин — 653 км».

    Отряд с развернутым знаменем был выстроен на поляне. Млынский с только что полученным орденом Ленина и другими наградами на груди медленно шел вдоль строя, вглядываясь в лица бойцов. Чуть приотстав от него, шел комиссар Алиев.

    В строю стояли Ерофеев, Полищук, Бондаренко, Бейсамбаев, Ирина Петровна, Хват, Сокирко, Мгеладзе…

    Немного в стороне отдельной группой стояли те, кто оставался: дед Матвей с орденом Красной Звезды, на который он. невольно косился; рядом — Алеша с медалью «За отвагу», Маша и Наташа, в накинутой на плечи шинели, смотревшая только на своего Семена. Здесь же был провожавший отряд секретарь обкома Семиренко.

    Млынский остановился около них и, грустно улыбнувшись, сказал:

    — Ну вот… Пришло время прощаться… Наташа, желаю тебе сына, такого же верного и смелого, как твой Бондаренко. А дочка будет — невеста Мишутке… Сватать приеду. Ну вот… слезы… А помнишь, мичман Вакуленчук говорил: «Храбрый ты парень, Наташа»?

    — Помню… Все помню… До свиданья, Иван Петрович…

    Млынский молча Смотрел на деда Матвея, который с трудом держался, кусая губы. Наконец дед произнес:

    — Пусть хранит тебя бог, Иван Петрович, хотя ты в него и не веришь…

    — Может, с нами пойдешь, Матвей Егорович? Не передумал? — спросил его Млынский.