Возмездие неизбежно

Времени не было, я подбежал к костру, где подобрал свой гладиус. С оружием в обеих руках я устремился к Крату и Галанту, которые из последних сил сдерживали натиск врага. Подкрался сзади и отчаянно атаковал двух пехотинцев, ударами наотмашь перерезав им ахилловы сухожилия. Пехотинцы вскрикнули и, в один миг лишившись под собой ног, рухнули наземь. Галант предпринял отчаянную попытку контратаковать, но просчитался. Меч врага рассек гладиатору шею, обоюдоострое лезвие чудом не задело артерию. Галл истекал кровью. Он зажал рану на шее одной рукой, но из другой не выпустил спату.

Вид истекающего кровью Галанта привел меня в ярость. Гнев – враг бойца в любом бою, – который я доселе прятал глубоко внутри себя, наконец вырвался наружу. Я взревел и с силой пригвоздил гладиаторов с перерезанными ахиллами к земле, пробив навылет их лорики. Удачливее Галанта оказался Крат. Покрытый ранами, парфянец контрударом убил одного из всадников. Троица оставшихся в живых предателей не выдержала нашего напора, отступила. Хлестким ударом гладиуса с разворота я обезоружил второго всадника и прямым ударом кинжала в глаз, который пришелся вдогонку, поставил в нашем споре жирную точку. Предатель рухнул навзничь у моих ног. Оставшиеся двое гладиаторов переглянулись и бежали без оглядки. Крат и Галант бросились было в погоню за предателями, но я решительно остановил своих бойцов.

– Пусть бегут! Они наказали себя сами! – сказал я.

– Что ты такое говоришь, Спартак? – вскричал галл.

Галант держался за шею и живот, пытаясь остановить кровь. Меч предателя пробил лорику хамату галла в подвздошной области. Он опустился на корточки, дышал сипло и часто, каждый вдох причинял гладиатору боль. Крат держался на ногах, но парфянца шатало от усталости и многочисленных ранений, которые гладиатор получил в неравном бою.

– Пусть бегут! – повторил я и указал на растекшиеся по земле капли крови. След, который оставили за собой раненые беглецы. – Они недостойны того, чтобы умереть от меча, как подобает настоящему воину!

Крат и Галант не спорили. Парфянец и галл ничего не сказали в ответ, потому что на слова у моих бойцов уже не осталось сил. Я не тешил себя пустыми надеждами. Увы, раны, которые гладиаторы получили в неравном бою, были смертельными. На моей душе появилась тяжесть.

Галант уселся на землю, оперся спиной о ствол сосны и закрыл глаза. С каждой каплей пролитой крови гладиатора покидали последние силы. Я с трудом заставил себя отвести взгляд и почувствовал на своем плече руку Крата. Парфянец смотрел на меня помутневшим взглядом, в котором читались доверие и безграничная благодарность.

– Ты должен идти дальше Спартак, доведи наше дело до конца! – выдавил он, превозмогая боль.

Я стиснул зубы, борясь с эмоциями, чувствуя, как увлажнились мои глаза. Крепко обнял Крата, понимая, что делаю это в последний раз. Подошел к Галанту и взял в свою ладонь его руку, показавшуюся мне неестественно холодной. Галл, превозмогая боль, сжал мою ладонь. Мы стояли еще несколько минут. Никто не проронил ни слова. Наконец Крат положил руку мне на плечо и кивнул. Даже когда мой гладиус вонзился смертельным ударом в его тело, в глазах парфянца я видел лишь веру и все ту же безграничную благодарность тому, кто дал шанс рабу вновь почувствовать запах воли и умереть свободным от всяких оков.

* * *

Я несколько раз мысленно возвращался к словам Берта о Гнее Помпее Великом. Неужели сенат, получив вести о неудаче Красса на Регийском полуострове, отправил на помощь претору одного из своих лучших полководцев? Я терялся в догадках и не знал, насколько серьезно стоит воспринимать эти слова. Верилось в это с трудом. Помпей вместе со своими легионами находился в Испании, купаясь в лучах славы и ожидая с Метеллом Пием заслуженный триумф. Что могло принести Гнею возвращение в Италию? Ненужная и бесславная борьба с рабами не могла прибавить полководцу каких-либо дивидендов. Я не хотел доверять слухам, а о том, что это был всего лишь слух, говорило поведение Марка Лициния Красса, который сломя голову нагонял повстанцев, вместо того чтобы дождаться Магна и объединить республиканские силы. Вернее всего, появление слуха о переправе Помпея в Италию было попыткой италиков оправдать свой отказ впредь помогать рабам в этой войне.

Из-за проросших в Лукании слухов впереди меня поджидало немало неприятных встреч с теми, кто купился на кривотолки о Помпее. Это были отнюдь не римляне, а враждебно настроенные рабы, дезертиры и предатели, которые покинули легион моего военачальника Гая Ганника! Страшно было представить, сколько потерял легион кельта после того, как слух о выдвижении в Италию самого Помпея взорвал сознание многих моих соратников! Оставалось верить, что сам Ганник стойко выдержал эту новость, не дрогнул и сумел выдержать свалившиеся на его голову неприятности в виде дезертирства бойцов. В пути мне приходилось лично встречать дезертиров трижды. Сейчас же я видел отряд рабов, которые бежали из-под моих знамен четвертый раз.