Скутумы начали опускать остальные пехотинцы, им принадлежали все эти слова. Я чувствовал, как тяжелеет гладиус в моей руке. Я не ошибся: передо мной стояла горстка рабов-сицилийцев, бежавших от римского гнета в мой лагерь. Вся эта ставшая в один миг безликой толпа начала говорить какие-то слова, галдеть на разные голоса. Я не слушал. Может, оно и к лучшему, что эти люди показали свое нутро до того, как вышли на поле боя бок о бок с теми, кто никогда не покажет спину врагу? Когда предательство не переломило ход битвы, не решило исход войны? Хотелось верить, что это так! Я вдруг поймал себя на мысли, что все до единого напуганные до смерти бывшие гребцы на римских кораблях сейчас вызывают жалость.
Не знаю, сколько времени я провел в своем исступлении, но мои мысли прервал тот самый седовласый раб, единственный, которого я знал из всего этого сброда. Он вдруг сделал шаг вперед, опустился на одно колено и начал говорить умоляющим голосом:
– Мы отправляемся в Сицилию, чтобы присоединиться к киликийским пиратам и разделить с ними их нелегкий труд! – Он сделал паузу, пытаясь угадать мою реакцию на свои слова. – Присоединяйся к нам, великий вождь!
Я вздрогнул от этих слов, как будто по телу моему пустили разряд. Возможно, стоило прямо сейчас снести голову с плеч этого мерзавца. Расправиться с остальными, выпотрошить наружу их внутренности и утопить узкую дорогу в крови. Но я остался стоять как вкопанный. Эти люди были достойны своей участи. Все до одного! В Киликии Трахеи поднимут гребцов на смех. Вряд ли среди пиратов найдутся те, кто захочет принять на борт предателей. Я вскочил на коня, обвел эту толпу взглядом, полным презрения. Даже находиться рядом, не то чтобы продолжать с ними какой-либо разговор, мне было противно.
– Пошли вон, – проревел я.
Ни один из них не поднял щит и меч. С секунду поколебавшись, рабы расступились. Я проскакал через образовавшийся коридор, чувствуя на себе взгляды предателей. Сицилийцы не ударили в спину, хотя я был готов биться об заклад, что дезертиры тешили такую мысль, чтобы отомстить за павших в бою со мной товарищей. Но даже на это ни у кого из предателей не хватило смелости. Такова была суть этих людей. Я направил галопом Фунтика, желая как можно быстрее избавить себя от дурной компании. В голове царил самый настоящий бардак. Я пустил кровь и притупил жажду мести, которая пожирала меня изнутри после смерти Крата и Галанта. Все остальное стоило оставить до прибытия в Фурии.
Глава 8
Я спешился. Лихорадочно стучал в висках пульс, перед глазами мелькали блики, картинки то и дело двоились. Конечности сводило от холода. Еще по пути сюда я проклял все, что на привале, до нашей встречи с предателями Утраном и Бертом, не подкрепился вяленым мясом и куском сухаря. Сейчас желудок сводило, во рту пересохло, затылок сжала головная боль. Фунтику, которого я загнал вконец за последний час езды, было еще хуже, чем мне. У рта нумидийского вороного проступила пена, бока лихорадочно вздымались в частом дыхании, глаза налились кровью, но конь гнал вперед, пока наконец впереди не показался городской гарнизон.
До ворот Фурий отсюда было не больше трех стадиев. Из-за слепящих солнечных лучей яркого зимнего солнца я размыто видел силуэты ворот и городских стен, поэтому ничего не мог сказать о ходе сражения на гарнизоне. На подступах к городу в моей голове крутилась тысяча и одна мысль, но все они сводились к одной: получилось ли взять Фурии?
Выбора не было, я сделал шаг вперед, потянул за собой Фунтика. Вскоре я смог разглядеть городские стены с воротами, замер, всмотрелся. Попытался понять, что висит на стенах вдоль неглубокого рва. То, что показалось мне сперва какими-то нелепыми мешками, оказалось подвешенными на крючки человеческими телами. Следом я увидел дозорных и почувствовал, как больно кольнуло в моей груди. Чтобы понять, кто находился передо мной на фурийской гарнизонной стене, следовало подойти еще ближе. Я отверг было подкравшуюся мысль о том, что Ганник не сумел взять Фурии, и уверенно двинулся к городским воротам. Пошатываясь, опираясь на своего жеребца. Будь что будет. Когда до городских стен оставалось меньше двух стадиев, решетка на городских воротах поползла вверх. В проеме показался небольшой конный отряд, который на всех парах поскакал в мою сторону. Я замер, приготовился вступить в свой, возможно, последний бой и из-за своего паршивого самочувствия не сразу узнал в первых рядах кавалерийской турмы своего военачальника Ганника!
Ганник на ходу спрыгнул со своего жеребца и бросился ко мне в объятия.
– Спартак! Боги не отвернулись от меня! Я знал! – вскричал он дрожащим голосом.
– Легче, брат, легче, – выдохнул я, чувствуя, что еще немного, и Ганник раздавит меня в своих объятиях. – Я едва стою на ногах, путь был тяжелым.
Гладиатор нехотя разжал свои объятия, окинул меня взглядом и тут же принялся засыпать вопросами:
– Как ты? Почему ты один, мёоезиец? Все ли в порядке у тебя?