Задумалась, - решил Павел. Однако напряженно вытянутое тело не свидетельствовало о задумчивости. Танина голова беспокойно поворачивалась из стороны в сторону, волосы разметались по подушке, по всему телу временами пробегал трепет... Павел вдруг обнаружил, что рука под одеялом, отчетливо вырисовываясь, тянется от гладкого плеча прямо Тане между ног, прямо туда, и прямо там нервно и непрерывно шевелится... Эта картина живо напомнила Павлу то самое, чем он занимался всякий раз, когда в голову ему долго лезли девчачьи прелести, и за что его в детстве наказывали, пока он не уяснил, что есть только два места, где он может это делать - в постели, когда все заснули, и в ванной, в процессе мытья. То есть, в туалете он тоже мог оставаться наедине, но если он задерживался там слишком долго, то следовал взволнованный вопрос мамы, не запор ли у него? Павел, однако, был в недоумении, ведь у девчонок, как известно, отсутствует то самое, самое главное, в приложении к чему все это и происходит. Сомнения его были тут же рассеяны окончательно. Таня одним движением сбросила мешавшее ей одеяло, и Павел увидел... Рубашечка была задрана до пупа, одной рукой Таня вцепилась в простыню, другая... быстрыми и плавными движениями она мяла и теребила свою... письку- несолидно, пизда - неприлично. Павел услышал когда-то от кого-то приезжего слово пипка, и оно ему понравилось. Было в нем и созвучие, и озорство, в общем, Танины пальцы старательно терли ее, то самое место, которого Павел еще никогда не видел, ну, разве там у какой-нибудь писающей малышни. Колени Павла задрожали, он чуть не упал со своей скобы, но вовремя обнаружил в стене другую, за которую удобно было держаться рукой. Павел впился глазами в действо, упершись лбом в стекло, уж сейчас-то она точно его не увидит. Она лежала, выпрямившись и напрягшись, мотая головой из стороны в сторону, пальцы безостановочно двигались, как раз в том месте, где начиналась щель, которую мальчишки старательно обозначали черточкой на своих картинках, оставляемых на вырванных из тетрадей листах и на стенах туалетных дверей. Павел впервые видел и мог хорошо разглядеть, как это выглядит на самом деле! Он порадовался тому, что волосы на пипке его сестры росли только чуть-чуть, сверху, и ему было прекрасно видно, как двигались под рукой мягкие... Павел только что окончательно понял, что такое половые губы. Он сунул руку в карман, чтобы поправить своего дружка, как они с ребятами его называли, так как он уже давно требовал освобождения. Дотронувшись до него, Павел понял, что член уже готов и трепещет. Павел предполагал заняться этим после того, как он вернется в комнату, но почему бы и нет? Он медленно, тихо расстегнул штаны, вытащил твердый и напряженный член наружу и начал... Он лопал глазами Танины бедра, и живот, и ее, пипку, и сладко двигал рукой сам, в характере движений Таниной руки было что-то общее с тем, что делал Павел, они определенно делали общее дело. Таня скинула одну ногу с кровати, и все стало видно еще лучше. То есть, Павел даже не представлял, как девчонка может выглядеть в таком ракурсе. Когда они рисовали баб с раздвинутыми ногами, получалось всегда глупо и неестественно. И то, что Павел делал сейчас, стоя на одной ноге и имея перед глазами голую (будем считать так) девочку было в сто раз лучше, чем, когда он мастурбировал, глядя на неудачный рисунок или на мутную фотографию (бывало и такое), а то и просто на снимок какой-нибудь спортсменки. Более того, происходящее было тем самым, что Павел представлял себе в мыслях, тиская своего дружка. Надо признаться, такой красивой девочки Павел себе не воображал. Мечты сбываются! Таня напряглась вся, рука е задвигалась быстро-быстро туда-сюда, она запрокинула голову, закусила губу, обхватила себя между ног всей ладонью так, как это сделал бы с ней Павел, дай ему волю, выгнулась... и сладко и медленно выдохнула. Закинув обе руки за голову, она отдыхала, на ее лице с подрагивающими ресницами закрытых глаз проявилось блаженство, мягкие губы расслабились. Павел видел ее всю, и впитывал каждую точку ее открытой жадному взору пипки. Томное щекочущее напряжение накапливалось внизу его живота и в районе солнечного сплетения, делая движения резкими и судорожными. Еще чуть-чуть... чуть-чуть... только пусть она не шевелится... А-а-а!.. С колотящимся сердцем Павел выпустил длинную струю в стену дома, схватившись покрепче за скобу и стараясь сдерживать шумное дыхание. Таня все еще лежала, все такая же прекрасная, и Павел смотрел на не с удовольствием, но пора было убираться. Во-первых, пора, во-вторых сестра сейчас уже может обратить внимание на любой шум или стук, в-третьих, уже неинтересно. Павел выдавил последние сладкие капли, и оттолкнувшись от стены, чтобы не искать внизу давешнего полена, неслышно спрыгнул назад в траву. В свое окно он влез без труда, краем глаза заметив, что свет Таня погасила. Вовремя он успел. Душа пела. Он чувствовал себя гордым и удачливым. Он уже не ощущал безысходной тоски при мысли о том, как хорошо было бы увидеть девчонку без трусов, и не на секунду, а подольше. А ведь при упоминании бабой Катей сестры он почти даже не надеялся на то, что в этой дыре его ждет что-либо настолько интересное! Он забрался в постель, спустил еще раз, уже спокойно и неторопливо, в деталях (пока свежи впечатления) вспоминая Танькину наготу, испачкал предусмотрительно оторванный клок туалетной бумаги, задумался, а что же себе представляют девчонки, когда занимаются онанизмом? Он лично представляет себе их голых, как он их лапает, иногда кого-то конкретно, например, Любу из параллельного класса, иногда как он их трахает. Правда, с этим проблемы. Процесс, как и его прелесть, Павел представлял себе лишь в самых общих чертах. Неужели они представляют себе, как они хватают мальчишек за хуй? Совершенно неинтересно. Хотя черт их знает. Им же свое собственное тоже неинтересно. За этими раздумьями он и заснул.