Возмездие за безумие

Одно только Галя вспоминать не хотела: рождение Полин было желанным и ожидаемым, а вот то, что последовало потом, вдруг в какой-то момент стало угнетать, давая понять, что дочь-то она вот она, тут и навсегда. Это не те прошлые беременности, которые закончились выкидышами на разных сроках, сопровождались длительными переживаниями и скорбью, но в конечном итоге забывались. Этого ребёнка, тоже выношенного с большим трудом, теперь приходилось терпеть всегда. Именно терпеть, ибо что-то случилось в голове молодой тогда ещё женщины, что напомнило: твой срок отмерян, живи для себя. Полин в этот момент был всего год. Глядя на беспомощную, но уже тогда капризную девочку, Ухова впервые призналась себе в совершённой ошибке: мочи выносить хватило, а вот выносить больше не было. Наружу и вправду рвалась нереализованная личность. Развивать бы её, да руки связаны вот этой самой маленькой девочкой по имени Полин. Юле уже пятнадцать, почти самостоятельная, ещё немного и заневестится, ручкой помашет, как это часто бывает с девушками, как это было с самой Галей. А вот Полин… Где найти теперь сил, чтобы и её одарить всем тем, что смогла в своё время дать старшей дочери? Но самое страшное – это время, которое неумолимо уходит. И все минуты, и часы, потраченные на родных, это упущенная жизнь. Значит, для себя её уже не останется. Внутренне осознавая это, Галя неистовствовала. Она стала срываться на детей. Некогда мягкая и спокойная, почти безвольная, от неудовлетворённости жизнью и статусом только мамы и жены она стала превращаться в домомучительницу, волей и желанием своим поражающую инициативу детей, их желание выделиться. Уж если ей нужно было терпеть, то пусть терпят и её. Не бьёт, не пьёт, по мужикам не гуляет. Что ещё нужно? А то, что кричит и брови хмурит, приказывая, так и что? Пусть выполняют. Не баре, потерпят. Она ведь не отказывается любить их, искренне, всей душой. Про любовь к детям Ухова не лицемерила. Испытывая с возрастом определённый дискомфорт от обязанностей матери, женщина на минуту не могла представить свою жизнь без девочек. А то, что говорила или думала – в сердцах, от усталости, от жуткой монотонности жизни, в которой так сложно что-то менять. Жизнь – не холст, не перепишешь. От злости женщина с кистью слишком сильно нажала на полотно. Штрих, символизирующий волос, получился слишком жирным. Галя очнулась. Посмотрела на сделанное, выдохнула: – Ну вот, опять сорвалась. Нет, никак нельзя писать с плохими мыслями. Никак. – И женщина принялась удалять излишки краски с полотна. Но именно в этот момент дом разорвал дикий крик:

– Галя! Галя!

Кричал Виктор. Кричал, не оставляя шанса соседям продолжать спать. Кричал неестественно, как если бы случилось страшное. На ватных ногах Галя подошла к двери спальни и открыла замок. Дверь тут же распахнулась. Ухов стоял на пороге с невероятно выпученными глазами и теперь уже не кричал, а просто шевелил губами.

– Что? Что ты говоришь? Я тебя не понимаю, – сердце женщины колотилось, как в предвестии беды.

– Галя, где деньги? – Виктор с мольбой протянул руки к жене, словно прося её вернуть не найденное. Но тут же по растерянности на лице супруги понял, что Галя про деньги ничего не знает, и начал сползать на пол. В груди давило, шум в голове заглушал те вопросы, что задавала жена, к лицу прилил жар.

Объяснить что-то Ухов был не в состоянии.

Глава 27. «У Виктора Ухова были деньги… Они у него пропали»

Украденные деньги не нашлись ни через день, ни через неделю. В полиции завели дело, но без всяких перспектив раскрыть его. Сделку по квартире пришлось отменять, оставив продавцу уже заплаченный залог в сто тысяч. Убитый вид Ухова, пришедшего к нотариусу, как было условлено, тридцатого ноября к десяти, сочувствия ни у кого не вызвал.

– Может, отдадите залог? – Виктор оглянулся и беспомощно протянул руки, уже на выходе из кабинета. Но в ответ получил такой укоризненный взгляд, что тут же отступил и сжался. Нотариус, сжав губы трубочкой, прочла на память положение закона, согласно которому при срыве сделки по вине покупателя, залог остаётся у продавца. С каждым словом женщины Виктора словно прибивало к земле, он едва заметно вздрагивал и становился всё меньше, а лицом всё мрачнее. Вере, которая пошла с Виктором, несмотря на то, что он уже предупредил девушку о краже, стало соседа неимоверно жалко. И если сначала, когда Ухов позвонил Ивановой и с надрывом стал объяснять что произошло, Вера поверила ему едва-едва, то теперь горе Ухова было таким неподдельным, что смело все сомнения. Сделав соседу знак подождать за дверью кабинета, Вера, оставшись наедине с нотариусом, представилась и применила все свои юридические знания, какие всплыли за несколько минут по купле-продаже недвижимости. Нотариус, поняв, что перед ней профессионал, с большим почтением прочла надпись на визитной карточке девушки и тут же обрадовалась: